Конец лета

Золотистый «лотус» взлетел на мост, габаритные огни исчезли за поворотом, и в следующую секунду до меня донесся визг покрышек, соприкоснувшихся с мокрым асфальтом. Затем раздался скрежет металла и звон стекла. Ничего не соображая, я бросилась вперед по лужам к горящей надписи «Опасность», но в этот момент за мостом послышался глухой удар, и темная ночь на моих глазах озарилась красным пламенем.

Только после похорон Синклера я смогла откровенно потолковать с бабушкой. До этого ни о каком разговоре не шло и речи. Мы обе были в шоке и инстинктивно старались не упоминать Синклера, словно страшась того, что наше изо всех сил сдерживаемое горе вырвется наружу. К тому же на нас свалилось множество самых разных дел, связанных с приемом огромного количества людей, в первую очередь Гибсонов, садовника Уилла, священника, Джеми Дрисдейла, столяра Трумбо. В черном костюме и с выражением набожности на лице старика было не узнать. Тянулись долгие допросы в полиции, раздавались бесчисленные телефонные звонки, шли цветы и письма... письма... письма... Мы с бабушкой старательно отвечали на них, но потом не выдержали, и груда нераспечатанных конвертов так и осталась лежать на медном подносе в холле.

Бабушка, принадлежащая к поколению, которое не страшится самого факта смерти и, следовательно, спокойно воспринимает ее атрибуты, настояла на том, чтобы похороны прошли в старых традициях. Она стойко держалась все это время, даже когда Хеймиш Гибсон, отпущенный из полка на побывку, исполнил «Лесные цветы» на волынке. Бабушка пела вместе со всеми церковные гимны, потом провела на ногах около часа, пожимая руки даже тем, кто принимал самое скромное участие в столь скорбном деле.

Но на самом деле бабушка смертельно устала. Миссис Ламли, измотанная переживаниями и долгой панихидой, поднялась к себе в комнату, чтобы дать отдохнуть распухшим ногам, и я сама разожгла камин в гостиной, усадила бабушку возле огня и пошла на кухню готовить чай.

Стоя у горячей плиты в ожидании, когда закипит вода, я рассеянно всматривалась в серую мглу за окном. Наступил октябрь с холодными вечерами и полным безмолвием ночью. Даже слабый ветерок не шевелил последние листья, оставшиеся на деревьях. Стальное небо отражалось в серебристом зеркале озера, на горизонте темнели сине-фиолетовые холмы. Завтра или, может быть, послезавтра их укроет первый снег, и наступит зима...

Вода закипела, я разлила напиток по чашкам и понесла их в гостиную. Ничто так не утешает в минуты невзгод, как привычки, пусть даже это выражается в потрескивании дров в камине и позвякивании ложек.

Бабушка вязала детскую шапочку из красной и белой шерсти, которую собиралась отдать на распродажу, устраиваемую церковью под Рождество. Решив, что она погружена в собственные мысли, я поставила пустую чашку на стол, закурила и, взяв газету, начала изучать театральный раздел. В этот момент бабушка произнесла:

– Знаешь, Джейн, я очень виновата перед тобой. Мне надо было раньше рассказать тебе о Эйлуине... еще в тот день, когда мы с тобой болтали в саду и ты спросила меня о нем. Я хотела было выложить все начистоту, но что-то сдержало меня. Очень глупо с моей стороны.

Я сложила газету и осторожно взглянула на бабушку. Та, не отрывая взгляда от спиц, продолжала быстро вязать.

– Синклер все рассказал мне, – призналась я.

– Рассказал? Я так и думала. Для него это имело большое значение. Ему было важно, чтобы ты знала. Ты была очень шокирована?

– Почему я должна была испытать шок?

– По ряду причин. Во-первых, Эйлуин повел себя некрасиво. Во-вторых, сел в тюрьму. В-третьих, я пыталась скрыть это от тебя.

– Может, оно и к лучшему, что скрывала. Нам бы правда не принесла ничего хорошего, а ему тем более.

– Я всегда считала, что рано или поздно отец просветит тебя.

– Он молчал.

– И правильно делал... он знал, как ты любишь Синклера.

Я положила газету на стол и присела на ковер, расстеленный перед камином, – самое подходящее место для откровений и излияния сердечных тайн.

– Но почему Эйлуин стал мошенником? Почему он не был похож на тебя?

– Это был настоящий Бейли, – просто ответила бабушка. – Все Бейли были нерадивыми, но очаровательными людьми. За душой ни гроша, и ни малейшего представления, как его заработать, а тем более как потратить с пользой.

– Твой муж тоже был таким?

– О да. – Она улыбнулась чему-то своему, словно припомнив давнюю шутку. – Ты знаешь, что мой отец сделал первым делом, после того как мы поженились? Он заплатил все долги зятя. Что, впрочем, того не остановило, и вскоре появились новые кредиторы.

– Ты любила его?

– Безумно. Хотя очень быстро поняла, что выскочила за безответственного мальчишку, у которого нет ни малейшего желания исправляться.

– Но ты была счастлива.