Конец мая

– Рабочих почти никогда не бывает дома, – не сдаюсь я, – Если не попадемся на глаза перехватчикам, охотники не появятся.

– Слишком рискованно, – присоединяется к разговору еще один мужчина.

– Умирать от голода мучительнее, – не сдерживаюсь я, и заставляю себя говорить своим обычным спокойным голосом, хотя мне хочется пробить кулаком стену.

– Мы это не разгребем, – качает головой мой друг, оранжевый огонек сигареты в его руке медленно тлеет.

Но он тоже думает об этом.

– Бывали дни и хуже.

Я знаю, что Марк согласится.

Мы живем в заброшенном метро больше года. Станция неплохо сохранилась, по сравнению с остальными. Захару здесь нравится. Да и я не жалуюсь. По сравнению с местами, где прятались мы, это воистину королевское убежище.

Меня прозвали Доком, и я имею право голоса.

Только если это не касается вылазок на поверхность.

– Их сотни, – Герман передергивает плечами, – А то и тысячи бешеных пчел, охраняющих свою матку.

– Мы не пойдем к Башне.

– Все это дерьмо собачье. Хочешь сдохнуть, иди, – Игорь отворачивается к стене, он все еще не пришел в себя, и я его не виню.

После встречи с захватчиками, я вытащил из его плеча пулю, похожую на зеленый шарик диаметром в несколько миллиметров. Она почему-то не взорвалась. Можно сказать, ему крупно повезло, но больше рисковать он не хочет.

Человек всегда беспокоиться о вещах, которые могут с ним случиться. Вторжение не смогло это изменить.

– Я «за», – Марк затягивается сигаретой, и табачный дым плывет в спертом воздухе, – Кто-нибудь еще? – я оглядываю собравшихся.

Больше никто не поднимает рук.

По правде сказать, я этому даже рад, и доверяю только своему другу. Если идти на такое рискованное дело, то уж лучше с человеком, который тебя никогда не бросит.

Ну, или хотя бы задумается. Это уже не плохо в нынешнем положении.

– Будет жаль, если Док не вернется… – говорит Герман, присаживаясь на койку.

– Так иди с ними, – предлагает кто-то, со своего места я не вижу, кто именно.

– Рот завали.

– Успокойтесь оба, – вмешивается Роман, ему лет пятьдесят, он здесь с самого начала, и можно сказать, верхушка власти.

У всех групп выживших есть лидер, тот, кто отвечает за принятия трудных решений, кто указывает путь. Тот, кто видит общую цель и может контролировать остальных. Без его участия ничего не решается.

И я напрягаюсь.

– Все мы боимся попасть к захватчикам, кто знает, что они делают с людьми, – продолжает Роман, – Но ты прав, нам придется выбираться на поверхность, если твоя идея сработает, мы сформируем отряд, если нет…

– Мы будем просто пушечным мясом? – Марк тушит бычок о консервную банку, и откидывается на спинку стула, – Я прав?

– Да, – просто отвечает он, не моргнув глазом, – Оружия у нас немного, сами понимаете, у нас дети…

– Но пара пистолетов у вас найдется? – спрашиваю я.

– Пара найдется, – соглашается Роман, усмехнувшись.

– Спасибо и на этом, – я поднимаюсь на ноги, и Марк делает тоже самое, – Выдвигаемся сегодня ночью.

– Ты вату не катаешь, – хмыкает Роман.

– Лучше разобраться с этим сразу.

В полной тишине, мы идем по вагону. Из кухни плывет запах вареной капусты. В небольшой комнатке, огороженной листами фанеры, помещается маленький стол с газовой плиткой, покосившийся от старости шкаф, с разложенной внутри утварью, поржавевшая раковина и круглый затертый коврик.

– Любая непродуманная мелочь может стоить нам жизни, – нарушает молчание Марк и бросает на меня внимательный взгляд.

– Я знаю.

– Хорошо.

Марк так же, как и я, надеялся только на себя, и привык к осторожности. Может быть, поэтому мы до сих пор оставались в живых. Его родители погибли в автокатастрофе за год до Вторжения. Он воспитывал Захара сам, другие родственники не захотели брать на себя такую ответственность. Ему пришлось бросить университет, и устроиться на работу.

Марк рассказал мне об этом в полуразрушенном сарае, где раньше держали скот. Обстановка не располагала для душевных разговоров. Нещадно воняло разложившимися трупами животных.

«Им повезло, что они не дожили до этого дня, моя мама бы сошла с ума, увидев, где нам приходится прятаться».

Сейчас мы делим крохотное помещение на троих, практически в самом конце поезда. Как только я отодвигаю штору, Захар спрыгивает со второго яруса своей кровати и бросается ко мне.

– Кирилл! – кричит он, я поднимаю его в воздух, и мальчик заливисто смеется.

За два года Захар заметно подрос, но все равно, остается чересчур худым и маленьким.

– Сегодня мы видели самую настоящую змею, – он разводит руками и показывает ее размер.

– Такая большая?

Он кивает.

– Белла сказала, что это уж.

– Ну, если Белла так сказала, – насмешливо протягивает Марк, заходя следом за мной.

– Дядя Валера предложил ее приготовить, но она жутко воняет, – Захар смешно морщит нос.

– И? – улыбаюсь я.

– Теперь она висит на кухне колбаской.

– Колбаской? – я приподнимаю бровь.

– Белла отрезала ей голову.