Читаем Конец мелкого человека полностью

Оставшись один, Федор Андреич прошел к кровати и лег. Мысли его спутались, линии взаимно перечеркнулись. На улице были день, мороз и солнце, внутри — ночь, удушье и конец. Такая наступала отовсюду ночь, что к вечеру у него хватило воли и разуменья зажечь лампу на столе. Это было его последнее исправное солнце, тьма попятилась от него, возможно стало и подремать немного… Лихарев прикрыл глаза от невыносимого биенья в груди: последнее время, приходя, ферт никогда не стучал в дверь, а всегда в сердце.

«Притащился… что, пора?» — спросил Федор Андреич, присаживаясь и спуская ноги.

Тот не раскрывал рта, стоял возле, все смотрел грустными глазами, как Федор Андреич пошаркал ногами, надевая старомодные профессорские ботинки. Придерживая лихаревское пальто, ферт еще раз нечаянно толкнул локтем в бок его владельца, а локоть у ферта был острый, черный, длинный, как рапира.

«Не дергай так, — плаксиво пожаловался Федор Андреич, — ты же знаешь, здесь болит».

«Ладно, нечего уж тут… — только и сказал в тот вечер ферт. — Пошли!»

«Погоди, отдохну только… опять забилось», — попросил Федор Андреич, присаживаясь на минутку, потому что вдруг не стало больше воздуху.

С удивленьем, как новинку, оглядел он все: чадившую лампу с последним керосинцем, когда-то опрокинутый стул, корзинку сестры на диване, зияющий пустотами стол — ящики были сожжены. Потом беззвучным шагом поплелся к двери, и ферт шел следом, важный и черный, как китайская тень на стене.

Выйдя из подъезда на улицу, Федор Андреич раз и два оглянулся по сторонам, но ферта возле него уже не было. Тогда, в поисках провожатого своего, он подобрался к окну своего кабинета и приплющился к стеклу. В ту ночь особенно густые, пушистые на окнах образовались узоры, но ему-то все было видно насквозь. Там, в запятнанной желтым жидким светом комнате, на полусъехавшем тканьевом одеяле и закинувшись к стене, сидел поперек кровати бывший Федор Андреич и глядел в этого, приплюснутого любопытством к окну, расширенными незрячими глазами.


Декабрь 1922 г., май 1960 г.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза