Конец митьков

До сих пор о митьках писали, в основном пользуясь двумя методами — а) уподобляясь самому предмету, т.е. митькам, б) наоборот. В обоих случаях от 50 до 85 процентов от общего объема занимали цитаты из В. Шинкарева. Оставшиеся 50 — 15 процентов уходили на более или менее удачный, в негативе или позитиве, пересказ того же Шинкарева. Это всё. <...> Рассказывать о митьках еще раз — все равно что еще раз «сочинять» за Бетховена 9-ю симфонию, причем обильно цитируя того же Бетховена. <...> Чем старше я становлюсь, тем лучше вижу, что мало, ой как мало людей, способных хоть на что-то, умеющих сотворить, создать, сделать. Огромное большинство не умеет ничего, а то, что умеет, — делает плохо. И стоит ли хулить В. Шинкарева за созданный им миф или там поносить всех остальных, причитая по поводу того, что, не будь книги, о митьках никто бы и не узнал. Не думаю. О некоторых узнали бы, просто не было бы той — пусть легкой, но мании. <...> Митьков сделали известными книги В. Шинкарева, и они же, а не картины его и его друзей, тянут на что-то очень крупное...

(Далее идет настолько безудержное восхваление книги «Митьки», что мне неловко продолжать цитировать.)

Мне неловко, а каково Мите подобное читать? Он только что приучил себя к мысли «митьки — это я» — и вдруг такое покушение на его идентичность! С основной мыслью этого пассажа он согласен на 100 процентов: главное в «Митьках» — митьковский миф, а не качество живописи. Какая разница — хорошая живопись, плохая, — под миф любую схавают. Мите больно только упоминание о том, что у мифа есть автор. В 1992 году приходилось терпеть, ведь все, даже корреспонденты, еще помнили реальное развитие событий, но к 1996 году Дмитрий Шагин стал повышать голос; настала пора давать достойный отпор зарвавшимся любителям книги «Митьки»:

ШАГИН: Дело в том, что Шинкарев — он записывал за мной. В основном. То, что вот он писал книжки, — вообще все это придумал я. Шинкарев, как писатель, как такой литератор — все это фиксировал как бы на бумаге.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Как Платон за Сократом?

ШАГИН: Да, примерно так. (Интервью радио «Петербург», 1.04.1996 г.)

В каком-то смысле это сравнение (неумышленным для Мити образом) верное: диалоги Платона действительно не являются записями реальных бесед. Но Митя сам бы это сравнение не употребил, он предпочитал сравнивать себя с Чапаевым, а меня — с Фурмановым. Еще чаще, греха не убоявшись, он сравнивал себя с Христом, а меня — с евангелистом: «Кто важнее — Христос или какой-то евангелист? »

Ладно, не будем смеяться над полемическим преувеличением уверенного в своей правоте человека. Митя всерьез поверил, будто ценность его личности так высока, что он и не нуждался в «стартовом капитале»: без всякой книги «Митьки» он был бы так же велик и востребован[9]. И без Фурманова нашлось бы кому воспеть великого Чапая. (На свою голову я напомнил ему великолепную цитату, которой Митя и отвечал на любые сомнения в своей руководящей роли: «Я — Чапаев! Ты понимаешь, что я — Чапаев? А ты — кто ты такой? Кто тебя сюда прислал? А ну вон из дивизии к чертовой матери!») В самой идее митьковюн привык видеть только свой рекламный ролик, бесплатное приложение к портрету Дмитрия Шатана.

К тому же книга «Митьки», выходит, придумана Дмитрием Шагиным — иногда мне казалось, что он и в это верит.