Конец начальной поры

– Я знаю одно: это – конец начальной поры. Каменный век, бронзовый век, железный век – теперь мы всему этому найдем одно общее имя: век, когда мы ходили по земле и утром спозаранку слушали птиц и чуть не плакали от зависти. Может быть, мы назовем это время – земной век, или век земного притяжения. Миллионы лет мы старались побороть земное притяжение. Когда мы были амебами и рыбами, мы силились выйти из вод океана, да так, чтобы нас не раздавила собственная тяжесть. Очутившись на берегу, мы всячески старались распрямиться и чтобы сила тяжести не переломила наше новое изобретение – позвоночник. Мы учились ходить, не спотыкаясь, и бегать, не падая. Миллионы лет притяжение удерживало нас дома, а ветер и облака, кузнечики и мотыльки насмехались над нами. Вот что сегодня главное: пришел конец нашему старинному спутнику – притяжению, век притяжения миновал безвозвратно. Не знаю, что там будут считать началом новой эпохи – может, персов, они мечтали о ковре-самолете, а может, китайцев – они, когда праздновали день рождения или Новый год, запускали в небо фейерверки и воздушных змеев; а может быть, счет начнется через час, неведомо в какую минуту или секунду. Но сейчас кончается эра долгих и тяжких усилий, миллионы лет – они нелегко дались нам, людям, и как-никак делают нам честь.

Три минуты… две минуты пятьдесят девять секунд… две минуты пятьдесят восемь секунд…

– И все равно, – сказала жена, – я не знаю, зачем все это.

«Две минуты», – подумал он. «Готовы? Готовы? Готовы?» – окликает по радио далекий голос. «Готовы! Готовы! Готовы!» – чуть слышно доносится быстрый ответ из гудящей ракеты. «Проверка! Проверка! Проверка!»

«Сегодня! – думал он. – Если не выйдет с этим первым кораблем, мы пошлем другой, третий. Мы доберемся до всех планет, а там и до звезд. Мы не остановимся, и наконец громкие слова – бессмертие, вечность – обретут смысл. Громкие слова – да, но нам того и надо. Непрерывности. С тех пор как мы научились говорить, мы спрашивали об одном: в чем смысл жизни? Все другие вопросы нелепы, когда смерть стоит за плечами. Но дайте нам обжить десять тысяч миров, что обращаются вокруг десяти тысяч незнакомых солнц, и уже незачем будет спрашивать. Человеку не будет пределов, как нет пределов Вселенной. Человек будет вечен, как Вселенная. Отдельные люди будут умирать, как умирали всегда, но история наша протянется в невообразимую даль будущего, мы будем знать, что выживем во все грядущие времена, – и станем спокойными и уверенными, а это и есть ответ на тот извечный вопрос. Нам дарована жизнь, и уж, по меньшей мере, мы должны хранить этот дар и передавать потомкам – до бесконечности. Ради этого стоит потрудиться!»

Чуть поскрипывали плетеные качалки, с шорохом задевая траву. Одна минута.

– Одна минута, – сказал он вслух.

– Ох! – Жена порывисто схватила его за руку. – Только бы наш Боб…

– Все будет хорошо!

– Господи, помоги им… Тридцать секунд.

– Теперь смотри. Пятнадцать, десять, пять…

– Смотри!

Четыре, три, две, одна.

– Вот она! Вот!

Оба вскрикнули. Вскочили. Опрокинутые качалки свалились наземь. Шатаясь, не видя, муж и жена, как слепые, пошарили в воздухе, схватились за руки, стиснули пальцы. В небе разгоралось зарево, еще десять секунд – и взмыла огромная яркая комета, затмила собою звезды, прочертила огненный след и затерялась среди головокружительных россыпей Млечного Пути. Муж и жена ухватились друг за друга, словно под ногами у них разверзлась непостижимая, непроглядно-черная, бездонная пропасть. Они смотрели вверх, и плакали, и слышали только собственные рыдания. Прошло немало времени, пока они наконец сумели заговорить.

– Она улетела, улетела, правда?

– Да…

– И все благополучно, правда?

– Да… да…

– Она ведь не упала?

– Нет, нет, она цела и невредима. Боб цел и невредим, все благополучно.

Они наконец разняли руки. Он провел ладонью по лицу, посмотрел на свои мокрые пальцы.

– Черт меня побери, – сказал он. – Черт меня побери.

Они смотрели еще пять минут, потом еще десять, пока темную глубину зрачков и мозга не стали больно жечь миллионы крупинок огненной соли. Пришлось закрыть глаза.

– Что ж, – сказала она, – пойдем в дом.

Он не двинулся с места. Только рука сама собой протянулась и нащупала рычаг косилки. И, заметив, что держит рычаг, он сказал:

– Осталось еще немножко скосить…

– Так ведь ничего не видно.

– Увижу, – сказал он. – Надо же мне кончить. А после, перед самым сном, посидим немного на веранде.

Он помог жене оттащить на веранду качалки, усадил ее, вернулся на лужайку и снова взялся за косилку. Косилка. Колесо в колесе. Нехитрая машина, берешься обеими руками за рычаг и ведешь ее вперед, колеса вертятся, стрекочут, а ты шагаешь сзади и спокойно раздумываешь о своем. Шум, треск, а над всем этим – покой и тишина. Кружение колеса – и неслышная поступь раздумья.

«Мне миллионы лет от роду, – сказал он себе. – Я родился минуту назад. Я ростом в дюйм, нет, в десять тысяч миль. Я опускаю глаза и не могу разглядеть своих ног, они слишком далеко внизу».