До 45 мы не думали, как будем жить, когда придется слезть с коня. Что будет с нашей перетянутой грудью? Вернется ли туда молоко, и сможем ли мы вскармливать детей?
Наши дочери видели нас в сверкающих латах, когда мы сражались за них, за себя, за жизнь. Они выросли в переметных сумках, а потом в седле – за крепкими спинами своих матерей. Они не чувствовали наших мягких животов – их руки обнимали втянутый и закрытый холодным металлом пресс. Они знают твердость наших спин и рук, за которые держались, когда мы летели по жизни – то ли в погоне, то ли от нее. Мы искали безопасность.
И теперь, когда мы спешились, оказалось, что мы все еще не защищены. Мы встали на землю и по привычке озираемся в поисках врага. Мы забыли, как возделывать землю, но очень скучали по этому. Многие остались в ней, пав в боях. Кто-то вернулся с поля битвы калекой.
Наши животы окаменели и не чувствуют прикосновений. Наши бедра развалились от скачек. Наши глаза научились видеть только угрозу, а рот – изрыгать боевые кличи. Когда мы пытаемся петь колыбельную внукам, получается военный марш или хрип раненой волчицы.
Перетянутые под лук и стрелы груди пришлось ампутировать, чтобы спасти тело. Наши дочери решили сразу «отрезать» груди, заменив их силиконовыми и отказавшись быть матерями. Не стоит винить их за это. Ведь их мамы были женщинами-воинами. Это восхищало и ужасало. Ибо нет ничего более противоестественного, чем женщина и война.
Мы хорошо жарили мясо, но не умели варить каши. Мы показали дочерям, какими слабыми и подлыми могут быть мужчины. Мы выращивали сыновей без отцов, потому что либо убежали от мужей, чтобы не быть убитыми, либо убили в них мужское своими руками. И наши дети были тому свидетелями.
Вокруг было столько опасностей – в открытой степи, в густом лесу, на работе, в семье. Война была везде. Это наши дочери стали бороться за свои права на мирных демонстрациях или в залах суда. Мы же боролись за жизнь с мужьями-алкоголиками, начальниками-самодурами и матерями-ведьмами там, где должны были жить в тепле и безопасности. Наш дом был полем битвы.
Немногие смогли донести себя до психолога, потому что воину трудно признаться во всех своих убийствах. У нас много тайн и секретов. Они сжигают нас изнутри.
Долгие годы мы защищали других, но теперь сами отчаянно нуждаемся в защищенности.
Нам нужен мягкий диван для наших переломанных бедер и уютные тапочки вместо шпилек-шпор, камин вместо костра и красивый вид из окна вместо амбразуры. Нам нужен дом.Я начала строить свой дом там, где упала, выбитая из седла ударом судьбы. Я лежала переломанная, разорванная болью потери и понимала, что на этот раз мне не подняться.
Тысячи раз до этого я вставала, точила свой меч, натягивала новую тетиву и запрыгивала на коня, чтобы продолжать битву. Останавливаться было нельзя.
Но в этот раз я лежала и ждала смерти, потом взяла лопату и начала копать могилу. А позже передумала и стала копать яму под фундамент своего нового дома. С печкой, периной и тапочками у порога. С окнами в пол и флюгером в виде птицы феникса.
Мой боевой конь теперь мирно пасется на лугу возле амбара. Мои доспехи, отполированные и готовые в любой момент отразить удар врага, висят над камином. Ибо это дом бывшей амазонки – повзрослевшей, ушедшей на покой, но воительницы. Она знает цену жизни и смерти. Она защитила своих детей и родителей. Она носит шрамы на теле и душе, как боевые ордена, и гордится ими. Но призналась, что долгие годы скучала по тихой и спокойной жизни, по шелковым юбкам и изысканным разносолам. Это дом мудрой, опытной, сильной женщины-амазонки, внутри которой – где-то между отрезанной грудью и животом – спрятана маленькая хрупкая девочка.
Дом для уставшей от сражений, утратившей наивность
намного позже невинности, немолодой женщины. Она пропустила годы, когда должна была купаться в любви и танцевать в летящих платьях. Да и платьев у нее не было. Пришло время их купить. Для них понадобится большая гардеробная. Ни в одном старом доме нет для нее места. Нужно строить новый.В новом доме вместо костра будет кухня с набором форм для пирогов, а боевым ножом можно разделывать мясо на праздники. Навыки зашивания ран и подковывания коней пригодятся для творчества – для этого можно сделать целую пристройку. А спальня… Пусть походный гамак висит в саду, а шкура, на которой прошло столько ночей у костра, будет жить на кресле-качалке. Спальня же станет настоящими покоями Шахерезады. И в постели больше не будет случайных путников.
Она построит специальную комнату для встречи с боевыми подругами и новыми сестрами. Откроет для себя новые формы защиты: больше не понадобятся лук и стрелы. Вместо этого она разобьет сад с целебными травами. Ибо ее сила теперь и в том, чтобы точно знать, сколько капель зелья могут излечить, а сколько погубить.