Конец одного романа

– А где спасибо, Артур?

– Его зовут Артур?

– Артур Джеймс.

– Какое старинное имя!

– У нас старомодная семья. Его мать обожала Теннисона.

– Она?..

– Да, ее нет.

Мисс Смитт с состраданием посмотрела на мальчика.

– Наверное, он очень утешает вас.

– И беспокоит,– сказал я. Мне становилось стыдно – она всему верила. Зачем я пришел? Этого Х я навряд ли увижу, и стану ли я счастливей, если встречусь с ним лицом к лицу? Я изменил тактику.

– Надо мне представиться,– сказал я.– Бриджес.

– Смитт.

– Мне кажется, я вас где-то видел.

– Навряд ли. У меня память на лица.

– Может быть, на Коммон?

– Да, я там бываю с братом.

– Не Джон ли Смитт?

– Нет, Ричард. Как мальчику, лучше?

– Хуже,– сказал Паркис-младший.

– Температуру измерить не хотите?

– А можно мне еще соку?

– Это ведь не повредит? – сказала она.– Бедный мальчик. Наверное, простудился.

– Мы и так вас замучили.

– Брат никогда не простил бы, если бы я вас не пригласила. Он очень любит детей.

– Он дома?

– Вот-вот придет.

– С работы?

– Вообще-то он работает по воскресеньям…

– Священник? – не без ехидства спросил я и с удивлением услышал:

– Не совсем.

Какая-то озабоченность разделила нас, словно занавес, и за ним осталась мисс Смитт со своими домашними делами. Тут входная дверь открылась и вошел X. В полумраке передней он показался мне красивым, как актер (такие люди часто смотрятся в зеркало), и пошловатым. Я подумал, печально, совсем без злорадства: «Какой же у нее плохой вкус…» Смитт вошел в круг света; на щеке его, как знак отличия, багровели огромные пятна. Я был к нему несправедлив, навряд ли он смотрелся в зеркало.

Мисс Смитт сказала:

– Мой брат Ричард. Мистер Бриджес. У мистера Бриджеса сыну плохо. Я их пригласила зайти.

Он пожал мне руку, глядя на мальчика. Рука была сухая, горячая.

– Вашего сына я видел,– сказал он.

– На Коммон?

– Вполне возможно.

Он был слишком властен для этой комнаты, он не подходил к ситцу. Интересно, сестра тут и сидит, когда они в другой комнате, или ее куда-нибудь отсылают?

Ну вот, я его увидел. Оставаться было незачем… Но возникли новые вопросы. Где они познакомились? Кто заговорил первым? Что она в нем нашла? Как давно, как часто они друг с другом? Я знал наизусть ее слова «…только начинаю любить, но мне надо отдать все и всех, кроме тебя», и смотрел на пятна, и думал, что защиты нет – у горбуна, у калеки есть то, что приводит в действие любовь.

– Зачем вы сюда пришли? – вдруг спросил он.

– Я говорил мисс Смитт, мой знакомый, Уилсон…

– Я не помню вас, но помню вашего сына. Он протянул и убрал руку, словно хотел коснуться мальчика. Глаза у него были какие-то отрешенно-ласковые.

– Не бойтесь меня,– сказал он.– Я привык, что сюда ходят. Поверьте, я хочу помочь вам.

Мисс Смитт объяснила:

– Люди часто робеют.

Я уже совершенно ничего не понимал.

– Один мой знакомый, Уилсон…

– Вы знаете, что я знаю, что никакого Уилсона нет.

– Если вы мне дадите книгу, я найду его адрес.

– Садитесь,– сказал он, невесело глядя на мальчика.

– Да я пойду. Артуру получше, а Уилсон… Я ничего не понимал, мне было не по себе.

– Идите, если хотите, а мальчика оставьте тут… на полчасика, хорошо? Я бы с ним поговорил.

Мне пришло в голову, что он узнал его и хочет допросить.

– Что ж говорить с ним? Спрашивайте меня.

Всякий раз, как он поворачивался чистой щекой, я злился, увидев больную – затихал и ничему не верил, как не верил, что здесь, рядом с этим ситцем, рядом с мисс Смитт, может существовать вожделение. Но отчаяние всегда найдет слова, и оно спросило: «А что, если это не вожделение, а любовь?»

– Мы слишком взрослые,– сказал он.– Его учителя и священники только начали портить ложью.

– Ни черта не понимаю,– сказал я и быстро прибавил: – Простите, мисс Смитт.

– Вот, вот! – сказал он.– Помянули черта. Могли бы сказать: «О Господи!»

Я решил, что он шокирован. Может быть, он нонконформист-священник, она же сказала: работает по воскресеньям. Как странно, однако, что Сара связалась с таким! Она как будто стала не так важна, ведь роман ее -анекдот какой-то, и над ней можно посмеяться где-нибудь в гостях. На секунду я от нее освободился. Мальчик сказал:

– Мне плохо. Можно еще соку попить?

– Нет, надо его уводить,– сказал я.– Спасибо вам большое.– Я старался не терять пятен из виду.– Простите, если я вас обидел. Я не хотел. Понимаете, я не разделяю ваших религиозных взглядов…

Он удивленно посмотрел на меня.

– Каких взглядов? Я ни во что не верю.

– Мне показалось…

– Я ненавижу эти ловушки. Простите, я захожу слишком далеко, но иногда я боюсь, что даже пустые, условные слова напомнят – скажем, «спасибо». Если бы я был уверен, что для моего внука слово «Бог» как слово на суахили!

– У вас есть внук?

– У меня нет детей,– мрачно сказал он.– Я вам завидую. Великий долг, великая ответственность!

– О чем вы хотели его спросить?

– Я хотел, чтобы он чувствовал себя как дома. Он ведь может вернуться. Столько всякого надо сказать ребенку… Как возник мир. И о смерти. Вообще, освободить от всей лжи, которой заражают в школе.

– За полчаса не успеешь.

– Семя посеять можно.

Я коварно сказал:

– Да, как в Евангелии.

– Ах, и я отравлен, сам знаю.