Конец одного романа

И все же без него не обойтись. Я могу представить, что Бог именно так относится к некоторым из нас. Святые, те сами себя творят, вот они и живые. Они могут удивить делом или словом, они – вне сюжета, от него не зависят. А нас надо тащить. Мы упираемся, ибо нас нет, мы прикованы к сюжету, Бог еле-еле втаскивает нас в Свою сеть, мы скучны, у нас нет свободной воли, и польза от нас лишь та, что где-то, когда-то мы помогаем в сцене, в которой движется и говорит живой. Быть может, мы помогаем святым проявить свою, свободную волю.

Услышав стук двери и шаги, я обрадовался. Значит, можно прервать работу. Персонаж не оживет до утра, сейчас пора идти в бар. Я подождал, пока Генри меня крикнет (мы сжились за месяц, как два холостяка, которые годами не разлучались), но он не звал, он пошел в кабинет. Я подождал и тоже пошел туда, мне хотелось выпить.

Входя в кабинет, я вспомнил, как был у него тогда, в первый раз. Он опять сидел рядом с «Дискоболом», усталый и печальный, но я не позавидовал ему и не обрадовался.

– Выпьем, Генри?

– Да-да. Конечно. Я просто хотел переобуться.

У него были ботинки для города и для загорода, а тут, по его понятиям, был загород. Сейчас он не мог развязать узелок, у него вообще неловкие пальцы. Устав от борьбы, он скинул ботинок. Я его подобрал и распугал шнурок.

– Спасибо, Бендрикс,– видимо, даже такая простая услуга тронула его.– У нас там случилась очень неприятная вещь.

– Да?

– Заходила миссис Бертрам. Вы ее не знаете. – Знаю. Встречал.

– Мы с ней не ладили.

– Да, она говорила.

– Сара понимала. Она ее почти не звала.

– Что, хочет денег занять?

Да. Десять фунтов, вечная история – приехала на один день, банки закрыты, то-се… Бендрикс, я не злой человек, но она меня очень раздражает. У нее две тысячи в год. Я ненамного больше получаю.

– – Дали вы?

Конечно. Я всегда даю. Плохо то, что я не удержался, сказал кое-что. Она взбесилась. Я сказал, сколько раз она брала деньги, сколько – отдавала. Это еще бы ничего, она вынула чековую книжку, хотела расплатиться за все сразу. Но она забыла, что чеки истрачены. Думала унизить меня, а унизила себя, бедняга. Вышло еще хуже.

– Что же она сделала?

Обвинила меня в том, что я не так похоронил Сару. Рассказала какую-то дикую историю.

– Знаю. Она и мне рассказала, когда выпила.

– – Вы думаете, она лжет?

– Нет, не думаю.

– Какое странное совпадение, правда? Крестили в два года, тут и вспомнить нельзя, а вернулось… Вроде инфекции.

– Вы сами сказали, это совпадение.

Когда-то я придал ему силы, нельзя же, чтобы он сейчас ослабел.

– Я и не такие встречал. За прошлый год я так устал, Генри, что собираю номера машин. Вот и смотрите. Десять тысяч номеров, кто его знает, сколько из них комбинаций, а я очень часто видел рядом одинаковые номера.

– – Да, наверное, тут то же самое.

– Я верю в совпадения. Генри.

Наверху тихо звонил телефон. До сих пор мы его не слышали, потому что здесь, внизу, звонок был выключен.

– О Господи, – сказал Генри.– Наверное, опять она.

– Пускай звонит.– И тут звонок замолчал.

– Я не злой,– сказал Генри.– Она взяла за десять лет не больше ста фунтов.

– Пойдем выпьем.

– Да-да. А, я не обулся!

Он стал обуваться, и я увидел лысину, словно заботы ее проели. Сам я – тоже из 31 их забот. Он сказал:

– Не знаю, что бы я без вас делал.

Я стряхнул с его плеча перхоть, сказал:

– Ну что вы, Генри! – И телефон опять зазвонил.

– Ладно,– сказал я.

– Нет, я подойду. Кто его знает… Он встал, не зашнуровав ботинки.-Алло! Майлз у телефона.– Он передал мне трубку.– Это вас.

– Да,– сказал я,– слушаю.

– Мистер Бендрикс,– произнес мужской голос.– Я решил вам позволить-. Я тогда солгал.

– Кто это?

– Смитт.

– Ничего не пойму.

– Я сказал, что был в больнице. Нет, не был.

– Какое мне, собственно, дело…

– Очень большое. Вы не слушаете! Никто не лечил меня. Все прошло само, сразу, за ночь. 

– Что? Не понимаю…

Он сказал мерзким голосом сообщника:

– Мы с вами знаем. Ничего не поделаешь. Я не должен был лгать. Это…– но я бросил трубку прежде, чем он произнес дурацкое, газетное слово, которым заменяют «совпадение». Я вспомнил сжатую руку, вспомнил, как злился, что мертвых растаскивают по частям, делят, словно одежду. Он такой гордый, что ему непременно нужны откровения. Через неделю-другую будет тут выступать, показывать щеку. В газетах напишут:

«Чудесное исцеление оратора-атеиста». Я попытался собрать воедино всю свою веру в совпадения, но смог представить, и то с завистью – у меня ведь реликвии не было, только больную щеку, прижавшуюся к волосам.

– Кто там? – спросил Генри. Я подумал, рассказать ли, и решил, что ненадо. Еще передаст Кромптону.

– Смитт,– сказал я.

– Смитт?

– Ну, этот, к которому она ходила. Чего он хочет?

– Щеку вылечил. Я просил, чтобы он мне назвал врача. Один мой друг…

– Электричество?

– – Не думаю. Я где-то читал, что бывает истерическая крапивница. Психотерапия, радий…