Конец одной любовной связи

Она вышла. Мы остались одни, и я на него взглянул. Он и впрямь выглядел плохо, откинувшись на диване. Если бы он не подмигнул мне, я бы подумал, что… Мисс Смитт принесла сок, я сказал:

— А где спасибо, Артур?

— Его зовут Артур?

— Артур Джеймс.

— Какое старинное имя!

— У нас старомодная семья. Его мать обожала Теннисона [14].

— Она…?

— Да, ее нет.

Мисс Смитт с состраданием посмотрела на мальчика.

— Наверное, он очень утешает вас.

— И беспокоит, — сказал я. Мне становилось стыдно — она всему верила. Зачем я пришел? Этого X я навряд ли увижу, и стану ли я счастливей, если встречусь с ним лицом к лицу? Я изменил тактику.

— Надо мне представиться, — сказал я. — Бриджес.

— Смитт.

— Мне кажется, я вас где-то видел.

— Навряд ли. У меня память на лица.

— Может быть, Коммонз?

— Да, я там бываю с братом.

— Не Джон ли Смитт?

— Нет, Ричард. Как мальчику, лучше?

— Хуже, — сказал Паркис-младший.

— Температуру измерить не хотите?

— А можно мне еще соку?

— Это ведь не повредит? — сказала она. — Бедный мальчик. Наверное, простудился.

— Мы и так вас замучили.

— Брат никогда не простил бы, если бы я вас не пригласила. Он очень любит детей.

— Он дома?

— Вот-вот придет.

— С работы?

— Вообще-то он работает по воскресеньям…

— Священник? — не без ехидства спросил я и с удивлением услышал:

— Не совсем.

Какая-то озабоченность разделила нас, словно занавес, и за ним осталась мисс Смитт со своими домашними делами. Тут входная дверь открылась и вошел X. В полумраке передней он показался мне красивым, как актер (такие люди часто смотрятся в зеркало), и пошловатым. Я подумал печально, совсем без злорадства: «Какой же у нее плохой вкус…» Смитт вошел в круг света; на щеке его, как знак отличия, багровели огромные пятна. Я был к нему несправедлив, навряд ли он смотрелся в зеркало.

Мисс Смитт сказала:

— Мой брат Ричард. Мистер Бриджес. У мистера Бриджеса сыну плохо. Я пригласила зайти.

Он пожал мне руку, глядя на мальчика. Рука была сухая, горячая.

— Вашего сына я видел, — сказал он.

— Коммонз?

— Вполне возможно.

Он был слишком властен для этой комнаты, он не подходил к ситцу. Интересно, сестра тут и сидит, когда они вместе, или ее куда-нибудь посылают?

Ну вот, я его увидел. Оставаться было незачем… Кроме всего того, о чем я теперь думал. Где они познакомились? Кто заговорил первым? Что она в нем нашла? Как давно, как часто они друг с другом? Я знал наизусть ее слова: «…только начинаю любить, но уже хочу оставить все и всех, кроме тебя», и смотрел на пятна, и думал, что защиты нет, — у горбуна, у калеки есть то, что приводит в действие любовь.

— Зачем вы сюда пришли? — вдруг спросил он.

— Я говорил мисс Смитт, мой знакомый, Уилсон…

— Я не помню вас, но помню вашего сына.

Он протянул и убрал руку, словно хотел прикоснуться к мальчику. Глаза у него были какие-то отрешенно-ласковые.

— Не бойтесь меня, — сказал он. — Я привык, что сюда ходят. Поверьте, я хочу помочь вам.

Мисс Смитт объяснила:

— Люди часто робеют.

Я уже совершенно ничего не понимал.

— Один мой знакомый, Уилсон…

— Вы знаете, что я знаю, что никакого Уилсона нет.

— Если вы мне дадите книгу, я найду его адрес.

— Садитесь, — сказал он, невесело глядя на мальчика

— Да я пойду. Артуру получше, а Уилсон..

Я ничего не понимал, мне было не по себе.

— Идите, если хотите, а мальчика оставьте тут… на полчасика, хорошо? Я бы с ним поговорил.

Мне пришло в голову, что он узнал его и хочет допросить.

— Что ж говорить с ним? Спрашивайте меня.

Всякий раз, как он поворачивался чистой щекой, я злился, увидев больную, — затихал, и ничему не верил, как не верил, что здесь, рядом с этим ситцем, рядом с мисс Смитт, может существовать вожделение. Но отчаяние всегда найдет слова, и оно спросило: «Врешь ты, если это не вожделение, а любовь?»

— Мы слишком взрослые, — сказал он. — Его учителя и священники только начали портить ложью.

— Ни черта не понимаю, — сказал я и быстро прибавил: — Простите, мисс Смитт.

— Вот, вот! — сказал он. — Помянули черта. Могли сказать: «О Господи!»

Я решил, что он шокирован. Может быть, он нонконформист-священник, она же сказала, работает по воскресеньям. Как странно, однако, что Сара связалась с таким! Она как будто стала не так важна, ведь роман ее — анекдот какой-то, и над ней можно посмеяться где-нибудь в гостях. На секунду я от нее освободился. Мальчик сказал:

— Мне плохо. Можно еще соку?

— Нет, надо его уводить, — сказал я. — Спасибо вам большое. — Я старался не терять пятен из виду. — Простите, если я вас обидел. Я не хотел. Понимаете, я не разделяю ваших религиозных взглядов…

Он удивленно посмотрел на меня.

— Какие взгляды? Я ни во что не верю.

— Мне показалось…

— Я ненавижу эти ловушки. Простите, я захожу слишком далеко, но иногда я боюсь, что даже пустые, условные слова напомнят — скажем, «спасибо». Если бы я был уверен, что для моего внука слово «Бог» — как слово на суахили!

— У вас есть внук?

— У меня нет детей, — мрачно сказал он. — Я вам завидую. Великий долг, великая ответственность!

— О чем вы хотели его спросить?