Нидхегг закончил свой рассказ и выдохнул с тем облегчением, какое испытывает, сказав последнее слово, рассказчик, боявшийся сбиться по ходу своего повествования.
— Ну как? — полюбопытствовал он.
— Здорово! — чистосердечно призналась Шева.
— А мне скучно! — сказал дракон. И он исчез в своей норе, прибавив напоследок: — А вот, Шева, и наш рыцарь…
Путешественница во времени настолько прониклась рассказом Нидхегга, что и впрямь ожидала появления рыцаря — в гремящих доспехах, в шлеме с плюмажем, с мечом в одной руке и небрежно переброшенным через другую алым плащом. Но тот, кто вошел под сень гигантского древа, был мало похож на победителя королевских турниров или героя крестовых войн. Хотя он и был довольно велик телом, но то было грузное оплывшее тело, не подобающее воину. Холеные руки гостя были привычны скорее к кубку, нежели к мечу. Лица Шева как следует рассмотреть не смогла, так как оно пряталось в тени надвинутой низко на лоб широкополой шляпы. А вот незнакомец, напротив, внимательно изучил Шеву, после чего отвесил поклон:
— Вороны не солгали мне! Здравствуй, женщина с рысью!
— Здравствуй, — ответила Шева, без особого восторга отметив, что ее узнавали все.
— Что привело тебя сюда, о прекраснейшая из всех прекрасных?
— Судьба, о неизвестнейший из всех неизвестных! — в тон собеседнику ответила Шева.
Гость засмеялся:
— Ты права. Я должен был сразу представиться. Меня зовут Один. Я бог, отец всех богов и повелитель всех миров.
— Очень приятно. Меня зовут Гюллир.
Губы Одина, едва различимые в тени, отбрасываемой шляпой, сложились в новую усмешку.
— К чему неискренность с друзьями, прекрасная Шева?
— Действительно, к чему? — согласилась Охотница. — Будем откровенны. Что тебе нужно?
— Мне? Ничего. Я просто хочу помочь тебе.
— Это уже не «ничего», а «что-то»! — со значением поправила Шева. — Почему ты решил помочь мне? Или сегодня день бескорыстных даяний?
— Считай, что так! — со смешком подтвердил Один.
Немного подумав, Шева решила последовать совету собеседника.
— И в чем будет заключаться твоя помощь?
— Ты хочешь вернуться? — вместо ответа полюбопытствовал Один.
— Положим, да. Вот только вопрос: вернуться куда?
— А куда ты хочешь?
Шева улыбнулась. Господин, назвавшийся Одином, был не по комплекции ловок. Он хотел слишком многого, а именно: знать то, что ему знать не полагалось.
— А куда ты можешь мне предложить?
Гость пожал плечами, словно говоря: к чему эта игра?
— Выбирай: в дом человека, называющего себя Ульвом, либо в тот мир, который вы именуете Матрицей.
— Арктур? — настороженно спросила Шева. Вряд ли. Арктур не снизошел бы до такой безобразной личины.
Один наконец расстался со своим головным убором и показал Шеве свое лицо. Его и впрямь при всем желании трудно было бы назвать красавцем. Невыразительные черты лица, мясистый нос, толстые губы, да еще черная повязка, закрывавшая правый глаз. Нет, это был не Арктур!
— Нет! — подтвердил Один. — Я лишь его доверенное лицо. Но что скажешь на мое предложение?
Шева по-детски наморщила лоб:
— Как я понимаю, твоя услуга будет иметь цену.
— Это зависит от того, какой выбор ты сделаешь.
— Допустим, я захочу вернуться в эту, как ты выразился, Матрицу. Что тогда?
Один улыбнулся и, словно испугавшись собственного добродушия, поспешил вернуть шляпу на привычное место, пряча лицо.
— Я помогаю тебе вернуться безо всяких условий.
— Понятно. Арктур хочет, чтобы я вышла из игры.
— Может быть, и так.
— А почему бы ему не сказать мне это самому?
— Вопрос не ко мне.
— Да, — согласилась Шева. — А что ты захочешь, если я решу остаться в этом Отражении?
— Ничего особенного. Просто тебе самой придется добираться до места, которое ты определяешь как цель. Я лишь скажу, куда тебе идти.
— Мне нужно попасть в дом Ульва, откуда меня похитили карлики.
— Как угодно. Путь, который я тебе укажу, приведет куда угодно.
— Ты заинтриговал меня! — сообщила Шева. Ей уже порядком надоела вся эта игра, но, с другой стороны, обед, которым угостил Охотницу дракон по имени Нидхегг, был весьма недурен, и Шева была готова примириться с действительностью, пусть даже столь неестественной. — Что это за путь?
— Тебе приходилось сталкиваться с таким понятием — соматический эффект?
— Сома, если мне не изменяет память, — это тело! — после недолгих колебаний сообщила Шева.
— Да. Но в данном случае сома имеет несколько иное значение. Сомой я называю субстанцию, позволяющую раздвигать границы «я», то есть индивидуального сознания, и проникать в область «мы», то есть сферы, где личные сознания трансформируются в волю.
— Нечто вроде лептонного поля?
Да, не без сомнения в голосе согласился Один… Но лептонное поле звучит как-то слишком материально. Я предпочитаю оперировать другими терминами. Ну, скажем, мировая воля.
— Мыслитель Шопенгауэр, шестой век до Эры.
— Это не совсем то, — не согласился, ничуть не проявляя удивления, Один. — В моем представлении мировая воля есть нечто иное. Ну да ладно, не в этом суть. Я…
Тут Шева позволила себе перебить одноглазого сладкопевца, прямо спросив:
— В твоем представлении или Арктура?