Конец ордынского ига

Не покидая своих мест в боевом строю, русские воины ждали рассвета. И оно пришло, утро Куликовской битвы! «Настал 8 день месяца сентября... На рассвете в пятницу на восходе солнца, была мгла как дым. И начали знамена простираться... ратные трубы трубить. Уже русские кош оживились от трубного зова, каждый воин под своим знаменем. Радостно видеть стройные полки, расставленные крепким воеводой Дмитрием Боброком-Волынцем. Когда же настал седьмой час утра... начали с обеих сторон трубы грубить страшно... и сливались голоса трубные в единый голос, слышать страшно. Полки обеих сторон еще друг друга не видят, потому что утро мглистое, как дым, но земля грозно стонет... Обширное поле Куликово перегибается, реки выступили из своих берегов, потому что никогда не было столько людей на том месте». Так описывает автор «Сказания о Мамаевом побоище» канун знаменитой битвы.

Великий князь Дмитрий Иванович в последний раз объехал полки, воодушевляя воинов «Ныне же, братья, — призывал он, — устремимся на битву, от мала до велика, победными венцами увенчаемся!» Затем переоделся в доспехи простого дружинника и поехал в первые ряды войска, Чтобы собственноручно биться с ордынцами.

Туман постепенно редел. Вперед, в низину между истоками Нижнего Дубяка и Смолки, первым спустился «сторожевой полк». Он и столкнулся с ордынским авангардом. Воеводы «сторожевого полка» выполнили поставленную перед ними задачу. Ордынские конные лучники, которые, как всегда, кинулись вперед, чтобы засыпать русский строй ливнем стрел, были встречены в поле ратниками «сторожевого полка» и отбиты. Не случайно в летописях отсутствовали даже упоминания о лучниках и о потерях, которые они могли бы нанести русскому войску. Начало битвы было выиграно Дмитрием Донским. Его противнику оставалось только искать победу в «прямом бою», во фронтальной атаке.

«В шестом часу дня» (примерно 11 часов утра. — В. К.) началось сближение главных сил. Русские полки, сохраняя общий строй, поднялись на возвышенность. На противоположном краю низины появились массы ордынской конницы, черные ряды генуэзской пехоты. Солнце стояло уже высоко, туман рассеялся, и противники впервые увидели друг друга. «И страшно было видеть две силы великие, съезжающиеся на скорую смерть». По словам современника, «русская сила в светлых доспехах, как река льющаяся, как море колеблющееся, в солнце светло сияло на ней, лучи испуская».

Сам Мамай «с тремя князьями своими большими взошел на высокое место, на холм, и тут стал, хотя видеть человеческое кровопролитие». На Красном холме, вдали от рукопашной сечи, Мамай оставался до конца сражения. Ордынцы наступали в обычном для них боевом порядке: сильный центр, состоявший из пехоты и конницы; «крылья» отборной конницы, которые должны были нанести решающие удары; общий резерв, спрятанный до времени позади Красного холма. Порядок был привычным для ордынского полководца, но развернуть его на Куликовом поле полностью, охватить «крыльями» конницы фланги противника Мамай, как мы уже говорил, не смог: поле битвы оказалось не подходящим для такого маневра. Поэтому пришлось перестраиваться на ходу. Мамай усилил центр, поставил там фалангой тяжелую генуэзскую пехоту, чтобы одним ударом сломить русский большой полк. Одновременно вперед двинулась на флангах ордынская конница. «И встретились полки, пошли навстречу, и гудела земля, горы и холмы тряслись от множества воинов бесчисленных».

Столкновению предшествовал еще один героический эпизод — поединок богатырей. «Уже близко сходятся сильные полки, — повествовал летописец, — выехал громадный татарин из великого полка татарского, показывай свое мужество перед всеми. Увидев его, старец Александр Пересвет выехал из полка и сказал: «Этот человек ищет равного себе, я хочу встретиться с ним!» И возложил старец на голову вместо шлема куколь (монашеский суконный колпак. — В.К.), а поверх одежды надел спои мантию. И сел он на коня своего, и устремился на татарина, и ударились крепко копьями, и копья переломились, и оба упали с коней своих на землю мертвыми, и кони их пали».

В дальнейшем церковники постарались придать подвигу «изящного послушника инока Пересвета» чисто религиозную окраску. Пересвет, говорили они, сразил ордынского богатыря Темирь-Мурзу потому, что будто бы был «вооружен схимою» и «взял в руки посох преподобного отца Сергия», а сам отличался подвижническое жизнью и «святостью». Но на самом деле Пересвет вовсе не был смиренным, отрешенным от мирской жизни схимником. Судя по скупым летописным рассказам «Пересвет — чернец, любечанин родом», был профессиональным воином, происходил из брянских бояр и поступив на службу в Троицу, оставался при своей прежней «специальности». Летописцы подчеркивали его военное мастерство и физическую силу. «Сей Пересвет, когда в миру был, славный богатырь был, великую силу и крепость имел, величеством же и шириною всех превзошел и умел был к воинскому делу и наряду!»