Конец ордынского ига

Рейнгольд Гейденштейн, известный историк и дипломат, статс-секретарь короля Стефана Батория, подчеркивал, что именно Иваном III были заложены основы могущества России. В своих «Записках о Московской войне» он писал: «Василию наследовал сын его Иоанн, который первый положил основание тому могуществу, до которого теперь дошли московитяне»; он «достиг такого могущества, что прочие князья от страха стали уступать ему и не было никого, кто бы противился его стремлениям... Он же первый свергнул и татарское иго»[223]. Кстати, именно Р. Гейденштейну принадлежит «авторство» выдумки о том, что к свержению ига Иван III был побужден «речами умной женщины Софии Греческой». Ю. А. Лимонов замечал по этому поводу: «Сообщение о том, что татарское иго было свергнуто благодаря Софье Палеолог, которая была умной и энергичной женщиной, заставившей своего супруга бросить вызов Золотой Орде, есть плод фантазии самого Гейденштейна»[223]. Однако выдумка Гейденштейна, подхваченная известным французским историком де Ту, получила впоследствии самое широкое распространение в исторической литературе.

Сам Жак Огюст де Ту высоко оценивал государственную и военную деятельность Ивана III, особо подчеркивая его заслуги в свержении ордынского ига. В «Истории своего времени» он писал: «Его (Василия Темного. — B. К.) наследником был его сын Иван, который принял титул "Государь всея Руси" и который был назван великим», потому что «стряхнул гнусное ярмо» ордынского ига и подчинил «всех других князей России»[223].

Во французской генеалогии некоторые авторы вообще начинали родословную русских правителей «от Иоанна III». Французские историографы конца XVI в. братья

C. и Л. Мартес писали, что Иван III «принял титул великого князя Владимира, Московии и Новгорода и государя Руси... и стал очень грозен после многих побед над соседями: поляками, татарами и другими, будучи счастлив в войне с ливонцами. Процарствовав 28 лет и увековечив свое имя громкими делами, умер в 1505 г.»[223].

Известный английский писатель, публицист и историк XVII в. Джон Мильтон в своем трактате «Московия» указывал, что именно с княжения Ивана III Россия стала известна в Европе как сильное и грозное государство. «Иван Васильевич первый прославил русское имя, до тех пор неизвестное»[223].

Таким образом, отношение историков XVI и XVII вв. к великому князю Ивану III единодушно: это крупный государственный и военный деятель, «государь всея Руси», «Великий», прославивший свою страну, освободивший ее от ордынского ига.

Большой интерес для нас представляют «Записки о московитских делах» С. Герберштейна. И не только потому, что он дважды, в 1517 и 1526 гг.: лично побывал в «Московии» и имел возможность из первых рук получить сведения об Иване III. Наблюдательный иноземец, сумел понять то принципиально новое, что отличало, Ивана III как военного деятеля от его предшественников.

После общих рассуждений о том, что «Иоанн был очень счастлив» во всех делах, что ему «стали подчиняться все другие князья», Герберштейн переходит к описанию стиля Ивана III руководить военными событиями:

«Лично сам он только раз присутствовал на войне, именно, когда подвергались захвату княжества Новгородское и Тверское; в другое время он обыкновенно никогда не бывал в сражениях и все же одерживал победу; так что великий Стефан, знаменитый палатин Молдавии, часто вспоминал про него на пирах, говоря, что тот, сидя дома и предаваясь сну, умножает свою державу, а сам он, ежедневно сражаясь, едва в состоянии защитить свои границы...»[223]6.

Не в этих ли особенностях военной деятельности Ивана III следует искать одну из причин непонимания современников?

Дело в том, что для предшествовавшего великому князю Ивану III времени идеалом был князь-воин, самолично ведущий в битву полки, как Александр Невский, или даже сражавшийся в боевом строю, «на первом сступе», подобно Дмитрию Донскому в Куликовской битве. Великий же князь Иван III выступал не в качестве воеводы, а как организатор войны, т. е. в роли, присущей не князю «удельного периода», а правителю складывавшегося централизованного государства. И его военная деятельность во время войны с Ахмед-ханом в 1480 г. была не следствием какой-то «нерешительности» или «колебаний», а твердой тактической линией, придерживаясь которой, он в определенные моменты считал более важным заниматься неотложными внутренними делами, оставив войско под командованием своих ближайших родственников и надежных воевод. Такое непривычное поведение великого князя могло показаться непонятным и даже тревожным его современникам.