Конец Осиного гнезда

- Задача мудреная, - покачал головой Фома Филимонович. - Душу с него воротит. Да и зашибает он здорово.

- Это как раз и хорошо. Ты должен его задобрить. Ты приучи его есть из твоих рук. Худо ли, хорошо ли, но он считает тебя за своего, а это главное.

- Что да, то да, - согласился Фома Филимонович. - "Ворон ворону глаз не выклюет"...

Тетеревов мы заели клюквенным киселем. Кисель был кислый и очень густой, но после наскучившего немецкого пайка я съел его за милую душу, хотя от кислоты сводило скулы.

Потом занялись делом. Я инструктировал Криворученко, а он делал одному ему понятные заметки в записной книжке. Криворученко должен был принять в свою группу еще двух товарищей и, поддерживая связь с Фомой Филимоновичем, держать под наблюдением "осиное гнездо".

Если Гюберт перебазирует свою резиденцию, надо было следовать за ним, сохраняя по-прежнему необходимую дистанцию.

Обо всех изменениях в личном составе Опытной станции, о выявленных агентах надо регулярно информировать штаб.

И Фоме Филимоновичу я поставил задачи: закрепиться на станции, по возможности наладить "дружбу" с Похитуном, добиться расположения Гюберта с таким расчетом, чтобы, меняя место дислокации, Гюберт не отпустил от себя старика, как нужного ему человека.

Листок записной книжки Семена был уже тесно заполнен непонятными словами.

- Ну как, друзья? - спросил я в заключение.

- Сделаем, Кондрат! - заверил Фома Филимонович.

- Сделаем все возможное и невозможное, - добавил Семен.

Таня сидела в сторонке, теребя косу, и слушала нас, полуоткрыв губы.

- И поскорей давай людей Семену, Фома Филимонович, - напомнил я.

- За этим дело не станет, - проговорил старик.

- Только одного, - сказал Семен. - Второго пришлет командир отряда. Есть у него парень надежный, хорошо знающий округу, по фамилии Логачев.

- Толковый парень, - заметил Фома Филимонович

- Все мы его знаем, - вмешалась в разговор Таня. - Логачев до войны был первым физкультурником в городе, бегун, прыгун, работал в техническом контроле на заводе. Жена его, медсестра, эвакуировалась с больницей, а он остался для работы в тылу. Комсомолец...

- Да что говорить, лучшего не сыскать, - подтвердил Фома Филимонович. - Орел-парень! Что тебе рост, что силенка... И мозговитый. Ну, а второго дам тебе я. Обижаться не будешь.

- Кого, дедка?

- А Мишутку Березкина. Наш, городской. В подполье с первых дней. Его немцы не трогают. Одна нога короче другой, малость прихрамывает... А парень - сорвиголова! На любое дело пойдет и глазом не моргнет. Только прикажи. Если бы не ты, Кондрат, он бы Наклейкина обработал. Вот такой...

- Ладно. Ты сведи его с Семеном, и они поговорят. Ну, мне пора, сказал я и встал. - Кажется, обсудили все...

Я стал прощаться.

- Будь удачлив, Кондрат! - напутствовал меня старик.

- Берегите друг друга, - предупредил я.

- Все будет хорошо, - заверил Криворученко.

Таня вышла на разведку, а через минуту двинулся и я, чтобы уже никогда более не возвратиться ни в "хоромы" Кольчугина, ни в этот засыпанный снегом двор, ни в этот город. Во всяком случае - до конца войны...

На дворе уже стемнело. В лицо дул колючий, обжигающий ветер. Небо было задернуто тучами.

Я поднял воротник, застегнул наглухо пальто, сунул руки поглубже в рукава и зашагал к себе.

30. ПРЫЖОК

На третий день после моего прощания с друзьями, перед обедом, Гюберт вызвал меня к себе и объявил:

- Подготовьтесь. Вечером поедете на аэродром.

Я ответил, что у меня все готово. Под словом "все" имелись в виду радиостанция, предназначенная для Брызгалова, выданная мне довольно крупная сумма денег в советских знаках, документы.

Только сейчас я сообразил, почему Гюберт тянул с моей выброской: он ждал непогоды. Сегодня непогода пришла. Еще с ночи посыпал мелкий снег, ветер усилился, и под его порывами тонко и жалобно заскрипели сосны в лесу.

Эти дни Фома Филимонович, по договоренности со мной, задерживался на Опытной станции допоздна. А в его "хоромах" дежурил Криворученко, чтобы вовремя радировать нашему штабу о времени моей выброски.

Фома Филимонович проявлял отменное усердие, повсюду отыскивая для себя работу, чем вызвал похвалу коменданта. А работы старик не боялся: он знал шорное и плотничье ремесло, мог класть печи, чинил обувь, понимал в слесарном и кузнечном деле.

После вызова к Гюберту я улучил момент и заглянул в закуток старика. Фома Филимонович сидел на низенькой скамеечке с доской на коленях и резал самосад.

- Сегодня ночью, - сказал я.

Старик отложил работу, встал, разогнул спину:

- Сейчас отпрошусь в город.

- Удобно? - спросил я.

- Нужны нитки для дратвы. Комендант сам наказывал, а у моего знакомого они есть.

Я кивнул. Фома Филимонович знал, что делал, и предупреждать об осторожности его, подпольщика, было излишне.

Я хотел уже выйти, но старик подошел ко мне вплотную, неловко обнял, ткнулся бородой в мою щеку.

- Будь удачлив! - сказал он. - Не забывай нас, грешных, а уж мы тебя не забудем...

Через полчаса он покинул Опытную станцию.