Конец означает начало

Когда со времени покушения прошло три дня, опасность ареста главных участников налёта могла считаться устранённой, поскольку за этот срок они сумели перебраться за границу по заранее заготовленным фальшивым паспортам. Тогда инсинуации коммунистической и ломбардийской прессы, поначалу осторожные, стали принимать всё более смелый и вызывающий характер. 27 мая «Эль популяр» поместила передовую, в которой говорилось: «Покушение каждый день возбуждает всё больше сомнений и кажется более подозрительным и менее логичным… Троцкий открыл войну народов против Мексики. Поэтому покушение против него есть акт международного шантажа». Статья приписывала покушение американским империалистам, стремящимся к интервенции в Мексике и опирающимся в этих попытках на своего агента — Троцкого. Газета «Националь», в которой сталинисты также играли ведущую роль, заявила, что Троцкий подвергся «театральному» (!) покушению в своём доме [869].

Первого июня «Ля вое де Мехико» писала: «События, имевшие место недавно в Мексике, были ловко подстроены ничтожным Троцким и его бандой». Так родилась версия «самопокушения», в которой Троцкий усматривал «несомненный элемент сумасшедшего дома: наглость и безнаказанность легко доходят до грани безумия. Но в этом безумии есть система, неразрывно связанная с именем ГПУ» [870].

Версия «самопокушения» была изложена в официальном письме Ломбарде Толедано министру внутренних дел Мексики, где утверждалось, что покушение на Троцкого являлось обманчивой игрой и что Троцкий виновен в шпионаже в пользу иностранных держав. Эта версия была подхвачена реакционной американской газетой «Nation», которая опубликовала статью под заглавием «Мошеннический заговор в Мексике» [871].

Кампания просталинской прессы в сочетании с ещё более циничной устной агитацией и закулисными маневрами, проводимыми Толедано и его союзниками, оказала неблагоприятное воздействие на ход следствия: полиция была отвлечена на ложный путь на несколько дней, за которые ведущие участники покушения смогли покинуть пределы страны.

28 мая следственные органы уже были наведены на версию «самопокушения», о чём свидетельствовал резкий поворот, происшедший в ориентации следствия и в отношении полиции к ближайшему окружению Троцкого. 30 июня были арестованы 4 человека: секретари и охранники Отто Шюсслер и Чарльз Коронель, ответственные за связь с властями и друзьями Троцкого в Мехико, а также мексиканец Сендехас и чех Базан, молодые друзья Троцкого, посетившие его дом для выражения своего сочувствия. Целью этих арестов было добиться полной изоляции Троцкого, пресечь его связи с внешним миром. От арестованных членов охраны полицейские требовали признать, что Троцкий приказал им произвести «автопокушение», бросая при этом издевательские реплики по адресу Троцкого, его жены и его сотрудников [872].

После этих событий, писал Троцкий, «нас сразу окружила атмосфера враждебности. В чём дело? Мы недоумевали. Этот поворот не мог совершиться самопроизвольно. Он должен был иметь конкретные императивные причины. Никакого подобия фактов или данных, которые могли бы оправдать подобный поворот, следствие не обнаружило и обнаружить не могло. Я не нахожу другого объяснения повороту, кроме чудовищного давления аппарата ГПУ, опирающегося на всех своих „друзей“. За кулисами следствия совершился подлинный coup d’etat. Кто руководил им?» [873]

Через неделю после покушения возмущенный Троцкий обратился с письмом к Карденасу, в котором говорилось:

«Г. Президент!

В конце 1936 г., в минуту крайней опасности не только для моей жизни, но и для моей политической чести, я обратился к Вам из далёкой Норвегии, и Вы оказали мне великодушие, гостеприимство. Сейчас, в критическую минуту, когда полицейские власти Мексики совершают явную ошибку и явную несправедливость по отношению к моим сотрудникам и ко мне, я вынужден снова апеллировать непосредственно к Вам. Мой дом подвергся атаке банды ГПУ. Генерал Нунез (начальник мексиканской полиции.— В. Р.) объявил мне от Вашего имени, что полиция сделает всё для раскрытия преступления. Ничего другого я, разумеется, и не мог ожидать от руководимых Вами властей. Однако я должен с огорчением констатировать, что отношение полиции к делу резко изменилось за последние три дня. То обстоятельство, что нападавшим, несмотря на приведённую ими в движение огромную машину убийств, не удалось убить меня, косвенно как бы ставится мне в вину…

Г. Президент, этот образ действий не нов. Когда банда норвежских фашистов совершила в 1936 году нападение на мой дом, чтобы похитить мои архивы и, если возможно, меня самого, норвежские власти начали с ареста преступников, но затем пошли по линии наименьшего сопротивления: объявили атаку фашистов „шуткой“ и арестовали меня и мою жену. Несколько месяцев назад авторы „шутки“ помогли Гитлеру овладеть Норвегией.

Следствие вступило на ложный путь. Я не боюсь сделать это заявление, ибо каждый новый день будет опровергать постыдную гипотезу самопокушения и компрометировать её прямых и косвенных защитников» [874].