Конец пути

– Он пожелал остаться неизвестным. Я думаю, его можно понять. Но врач он хороший. До того как я сюда приехал, мы уже несколько лет были знакомы. По правде говоря, на преподавательскую работу я устроился именно по его совету.

Вид у них был слегка ошарашенный.

– Никогда не слышала, чтобы в тех краях был центр реабилитации, – с сомнением в голосе сказала Ренни.

– Просто он не слишком жалует посторонних – и пациентам так спокойней, да и сам он негр, а клиентура у него исключительно белая. Мало кто о нем знает.

– Он хороший специалист? – неуверенно спросил Джо. К этому времени они уже оба стояли у кухонной двери, в проеме.

– Это не важно, – быстро сказала Ренни и вернулась к плите.

– Соберешься к девяти? – спросил я.

– Соберусь.

– Ты тоже, наверное, захочешь поехать? – я посмотрел на Джо.

– Не знаю, – как-то тускло сказал он. – Позже решу. Было такое впечатление, будто я им что-то испортил.

Едва я вернулся домой, впервые за последние несколько дней расправив плечи, началась реакция не только на недавнюю суету, но и на всю и всяческую взятую мною на себя ответственность. Почувствовать облегчение от того, что удалось-таки предотвратить самоубийство Ренни, было несложно, куда труднее было вывести из этого всего некую мораль, а я именно и хотел вывести для себя мораль. Я хотел, чтобы эта авантюра научила меня – по отношению к самому себе – следующему: что каких бы там расплывчатых и подвижных – если рассуждать абстрактно – этических норм я ни придерживался, но играть сколь-нибудь последовательно одну и ту же роль (быть "настоящим", в терминологической системе Ренни) и, значит, глубоко входить в жизни других людей, не причиняя при этом вреда – не только им, но и собственному спокойствию, – я не способен; что мои не поддающиеся рациональному объяснению вспышки совестливости и жестокости, сострадательности и цинизма – проще говоря, все та же моя неспособность выступить достаточно долго в одном амплуа – могут в равной степени причинять боль не только окружающим, но и мне самому; и что эта вот непоследовательность сводит на нет мою способность подолгу и со спокойствием душевным пребывать в неприятных для меня ситуациях – каковой способностью обладает, к примеру, Джо. Не то чтобы я постоянно нуждался в друзьях или стремился их завести, но разве не ясно (и этому я тоже хотел бы себя научить), что, принявши во внимание мой собственный, особый вариант личной целостности, я, ежели вообще говорить о друзьях, должен избегать вовлеченности – должен оставить их в покое.

Урок несложный, но читать самому себе мораль я, похоже, так пока и не научился. Я чувствовал все сразу: нелепость ситуации, и облегчение, и замешательство, и злость, и неловкость, и сентиментальную привязанность к Морганам, и раздражение – а зачем они такие идиоты, а зачем я такой идиот, – плюс судорожный коктейль из прочих разных чувств, включая полное безразличие ко всей этой дурацкой ситуации.

Кроме того, я ни капли не устал ни от собственной персоны, состоящей из более мелких и частных персон, ни от самой этой моей маленькой тайны. И хотя, по правде говоря, я не собирался держать данное Доктору слово и ехать за ним в Пенсильванию, я все же написал доктору Шотту записку с известием о том, что увольняюсь: играть в ответственность мне в самом деле надоело, и я дозрел до желания оставить и Вайкомико, и Морганов. В новом городе, с новыми друзьями, даже и с новым именем – может, у меня и выйдет изобразить на публику достаточную долю цельности, чтоб притвориться личностью и жить с миром в мире; может, при наличии определенной актерской выучки и практики… Может, я женюсь на Пегги Ранкин; возьму ее фамилию; сделаю ей ребенка. Я улыбнулся.

Без нескольких минут девять я заехал за Ренни – они с Джо как раз заканчивали поздний ужин при свечах.

– Есть что отметить, – сухо сказал Джо. Он тут же включил свет, задул свечи, и я увидел, что на ужин у них были сосиски в тесте и кислая капуста. Джо предоставил Ренни возможность самой надеть плащ и занялся посудой.

– Это надолго? – спросил он меня.

– Не знаю, Джо, – мне стало вдруг ужасно неловко. – Не думаю, чтобы слишком.

– Я готова, – сказала Ренни. Вид у нее был еще тот: бледная, руки дрожат. Джо дотронулся до ее лица губами, включил кран и принялся мыть тарелки.

– Ты не едешь? – спросил я. -Нет.

– Ну, значит… – начал было я; Ренни уже шла к дверям. – До скорого. Мы вышли наружу. Ренни нелепою своей припрыжкой протопала вперед меня к машине и открыла дверцу прежде, чем я успел ей помочь. Она пару раз шмыгнула носом, но сумела загнать слезы в какой-то свой дальний угол. Я вырулил на вайнлендскую трассу.

– Да уж, нечего сказать, попали в переплет, – сочувственно сказал я. Она молча глядела в окно. – Извини, что так все получилось.