– Ну, кое-чего мы достигли, – замечает он скромно, словно поработал больше нас.
– Тктчно… – я стараюсь, чтобы голос мой не истекал иронией, но получается так себе. – К утру будут пылающие Каверны и стены, увешанные отдавшими богу душу мутантами, угольщиками и трубочистами. Ты ведь их друг на друга натравил! Ты вообще читал ту свою речуху на трезвую голову?
– Никаких погромов не будет, – заявляет он решительно, чем стал бесить меня еще больше. – Богиня Древа четко это запретила, только ты эту часть не услышал. А я послал на улицы стражников, которые должны задерживать всех подозрительных.
– А потом что? Построишь в горах свой концлагерь Ёдок?
– Сказано же было: «чернота на ладонях». А они всегда окунали в миску лишь два пальца, указательный и средний на правой руке. Но никто непосвященный этого знать не будет. Кроме того, это очень специфический краситель, его легко идентифицировать. Не сажа, не смола, не сепия. Немного сажи там есть, но есть также человеческие жир и кровь, и всякие такие вещи. Те, кто просто грязен, будет торжественно освобожден, их с помпой отпустят законоречцы как людей невиновных и честных.
– А те потом поразбивают головы добрым соседям и получат от меня медаль, которую я немедленно спроектирую!
– Эту сеть нужно ликвидировать полностью,
Я чувствую усталость.
– Прости, у меня и правда нет монополии. Но я чувствую, что мы ходим по тонкому льду.
– Война, напоминаю. Если полагаешь, что мы не измажем рук…
– Мои уже грязны по локоть, Фьольсфинн, а очень скоро измажутся еще сильнее. И если даже мы каким-то чудом выживем и сумеем убрать или эвакуировать наших
– Да перестань ты дергаться, – заявляет он, вручая мне рюмочку своей бормотухи. – Всегда можешь остаться здесь. Еще одного такого они вряд ли пришлют.
– Я не дергаюсь, – бурчу я. – Я просто устал и не могу полностью во всем разобраться. Мне не хватает глобальной стратегической концепции. Я мучаюсь с небольшими частными делами и не понимаю, куда это меня приведет. Я тактик, не стратег. Это какие-то безумные четырехсторонние шахматы втемную, соединенные с техасским покером и русской рулеткой.
Я выпиваю, пыхаю трубочкой, откидываюсь в кресле. Я бы охотно нырнул поспать. Мышцы ног трясутся от усилий, в жилах все еще кипит адреналин, даже ладони трясутся. Всего-то пару часов тому назад я сражался в темных, вонючих каналах под городом.
– Мы не можем ее так оставить, – говорю наконец. – У тебя, кстати, есть микрофон? Позаботился о коммуникационной системе?
– Да, – отвечает он, словно в некотором сомнении. – Достаточно провернуть башку вон того дракона и сказать в его ухо. Но что ты ей скажешь? А вдруг она снова сбрендит?
– Наверняка хуже не будет. Что за дурацкая идея…
Я встаю, подхожу к стене с окошком, что выходит на камеру Пассионарии Калло. Окно стрельчатое, обрамлено нишами, в которых стоят базальтовые не то драконы, не то грифоны. Посредине есть даже нечто вроде контрольной доски с драгоценными камнями, что, похоже, выполняют роль лампочек и кнопок.
Я поворачиваю птицезмеиную башку, украшенную по сторонам треугольными, обращенными назад ушами, и отвожу ее в сторону.
– Доктор Калло! – говорю я, одновременно слыша собственный усиленный металлический голос из соседнего помещения. Пассионария рефлекторно вскакивает на ноги, потом скорчивается, и некоторое время кажется, что она вот-вот потеряет сознание.
– Кто здесь?! Кто здесь?! Кто говорит?! Это ты, Пьер?
– Доктор Калло, вы все еще на Мидгарде, но в безопасном месте. Это переходный лагерь спасательного отряда. Вы находитесь на карантине, ждете эвакуацию. Существует опасение, что вы заражены ксеноморфным фактором. Карантин необходим. Прошу сохранять спокойствие.
– Выпустите меня отсюда! Немедленно! Кто вы такой?