Конец секача

Раз оба зверя вместе вышли на берег протока. Последним прыжком тигр выскочил из камыша, его лапы мягко ударились по тине, выстилавшей берег, и тут маленький табунок уток, кормившийся на поверхности протока, с тревожными криками сорвался с места. Кабан остановился, насторожил уши; подняв кверху влажный, черный нос, он понюхал ветер Тигр замер, прижавшись к стене камыша, его черно-желтая полосатая шкура слилась с нею. Ветер дул на него, и кабан, не заметив ничего подозрительного, спокойно двинулся вперед. Ведь утки так часто пугаются в темноте; может быть, это пестрая сова скользнула над ними...

С плеском вода расступилась перед секачом проворно он переплыл проток и скрылся в камыше на другом берегу. Тогда тигр последовал за ним, но напрасно пробовал он, в свою очередь, прорваться сквозь стену камыша: он был здесь так густ, что стебли сошлись почти вплотную и не пускали его дальше. Но ведь кабан прошел здесь? В одно мгновение тигр очутился на том месте, где исчез секач, - низкое, темное отверстие, словно выход норы, открылось перед ним. Годами ходили кабаны этой тропинкой и своими крепкими боками раздвигали здесь камыш; он так и остался стоять, открыв посреди себя узкий проход. Из этой лазейки несло сыростью и гнилью и запахом кабанов; тигр в ней не мог бы повернуться, биться было неудобно, но впереди он слышал шлепанье копыт секача. Полный увлечения охотой хищник вслед за своей добычей нырнул в заросль. Глубокая тьма охватила его.

На несколько минут звери скрылись из вида - только легкое колебание верхушек камышин указывало, где теперь преследуемый и преследователь. Кабан первый вышел на берег.

Здесь уже кончались заросли камышей и начинался пояс вязкой глинистой почвы, поросшей кындыркой, этим странным растением, кусты которого состоят из множества длинных зеленых игл, выходящих из короткого толстого стебля; они топорщатся во все стороны, словно иглы дикобраза - да и в самом деле, эти растения напоминают огромных зеленых ежей. Между ними лежали большие неглубокие лужи; дальше шла степь, в ней аулы и поля.

Здесь уже можно было наткнуться на засаду, и секач стал осторожнее. Несколько раз он обнюхивал ветер, прислушивался - степь молчала. Сквозь серый полумрак белесыми полосами виднелись озера; черными пятнами рисовалась кындырка.

Но тигр, который был уже близко, не показывался. Мягко ступая огромными лапами, где между упругими подушечками скрывались стальные когти, он теперь неуклонно и медленно, словно сама смерть, приближался к своей жертве. Расстояние, которое прежде было больше ста шагов, уменьшилось до пятидесяти... Когда оно дойдет до двадцати пяти, в три, четыре молниеносных прыжка хищник настигнет добычу, - последний скачок на спину, удар лапой по зашейку, - удар, под которым дробятся кости, полуторавершковые клыки в шею, - и все кончено.

Но ветер падает. Уже последние замирающие вздохи морского бриза налетают на взморье; минута затишья, и первый порыв берегового ветра тихо шелестит в верхушках камыша.

И вместе с ним незнакомый, резкий запах коснулся ноздрей кабана изменившийся ветер нанес на него запах тигра. Секач не узнал его. Смутно в его мозгу шевельнулось воспоминание еще первой осени его жизни, воспоминание о какой-то страшной опасности, ужасе, леденящем кровь в жилах. Неясно мелькнула картина какого-то полосатого тела, под которым бьется один из его братьев... кровь... бегство... Но ряд побед совсем затушевал воспоминания о страхе, который когда-то мог испытывать отважный секач. И теперь он не испугался. Он вспомнил только древнее правило дикой жизни: "Бойся незнакомого! Незнакомец - почти всегда враг", и мысль о какой-то грозящей ему опасности, о новом враге, с которым еще не приходилось сражаться, зажгла тусклые огоньки в маленьких глазках секача. Щетина поднялась на его загривке, губы сморщились и открыли кривые и острые, как ножи, клыки. Подняв морду вверх, кабан стоял и жадно впивал в себя ветер, напоенный этим странным, угрожающим запахом.

Но бриз, поднимаясь, всегда едва дышит, - порыв прошумел и стих. И в наступившей тишине новыи запах растворился среди сотни знакомых и исчез. Тогда секач успокоился; он опустил морду и мелкой рысцой побежал дальше. Однако смутное раздражение все еще не замирало в нем; бесшумно переступая черными копытами, он все время чутко прислушивался.