Потом шли молча, чуть балансируя, боясь поскользнуться – сплошной каток под ногами.
– Смотри, ни одного такси не встретили. Надо было по телефону вызвать. – И вдруг вспомнила то, что давно хотела сказать. – Я Веру в прошлом году видела в Париже, она мастер-класс давала. Я сначала подумала, как жаль, что она больше не концертирует. А потом посидела на ее уроках… И не жаль: исполнителей так много, а она школу фортепианной игры создает. Или продолжает. Русская школа. И ты тоже русской школе принадлежишь. Колосовский ученик.
– В известном смысле. Знаешь, а ведь Юрий Андреевич мне до самой смерти не простил отъезда.
– Он был особый человек. По-своему патриот. А мы космополиты. Музыка и есть наша родина.
– А что ты тогда говоришь о русской школе? Нет, из тебя космополит никакой. Ты, со своим Чайковским, тоже русской школы музыкант.
– Да что вы Чайковского все ненавидите!
– У меня давно прошло. Это наш друг Иосиф его не любит за открытые эмоции и пафос.
– Сам он, хоть и лишен пафоса, тоже русская школа, между прочим.
– Нет, он мировой.
– Нет, извини, дружочек, пишет он все-таки по-русски!
– Да. По-русски.Рядом, чуть не зацепив Лизу, остановилось такси. Из него вышел большой пьяный человек. Саня махнул таксисту, погладил Лизу по волосам, поцеловал. Она провела рукой по его виску до подбородка. Издали могло показаться, что прощаются любовники.
– Может, сначала тебя завезем?
– Нет, я же рядом. Пройдусь.
– Пока.
– Пока.Был второй час ночи, двадцать восьмого января девяносто шестого года. В ту ночь поэт умер.