Конец Смуты

– Имать?[21]

– Да нет, приставы сами все сладят, вы там – чтобы кто сдуру драться не учинил. Государь велел Бориса за местничество неуместное с головою выдать стольнику Василию Бутурлину.

– Это как, голову сечь?

– Типун тебе на язык! Приставы его отведут во двор Бутурлина на бесчестие, а вы следить будете, чтобы кто драться не начал.

– А чего не стрельцы?

– Много будешь знать – скоро состаришься! У стрельцов своих забот хватает, к походу готовятся; или не слышал, что приключилось?

– Нет, а что?

– Ну ты даешь! Вор Заруцкий с его потаскухой Мариной Мнишек государя извести хотели, а ты и не ведаешь. Теперь поход будет на Коломну, государь сам поведет войска. Мы тоже пойдем, а еще московский полк, немцы и большой наряд[22]. Так что как управитесь с государевой службой, возвращайтесь не мешкая.

Федька, поклонившись, вышел, но, уже подходя к коню, остановился как вкопанный. В голове молоточком застучали слова сотника: «Государева служба». Круто развернувшись, он побежал к Михальскому.

– Чего тебе еще?

– Господине… – зашептал он ему, – а я видел монаха давешнего!..

– Какого монаха? – сначала не понял тот, но тут же спохватившись, спросил: – Мелентия? Где?

– Да у двора Пушкарева; я его не признал поначалу, он пьян вельми был.

– Нашел-таки, черт в рясе… – забормотал, не слушая его, сотник. – Ладно, ступай куда велели, да языком не трепи где ни попадя!

Прискакав к хоромам Салтыковых, боярский сын со товарищи застали удивительную картину. Царские приставы стояли пред воротами и ругались на чем свет стоит с многочисленной дворней, ни в какую не желающей им открывать. Поняв, в чем дело, Федька подъехал к воротам и грозно потребовал отворять. Ответом ему была еще одна порция брани, на что он недолго думая пообещал закидать терем горящими стрелами. К такому повороту осажденные оказались не готовы, и ворота со скрипом отворились. Столпившимся во дворе ратники показали плети, после чего челядинцы уже безропотно пропустили приставов. Через некоторое время те вывели за руки упиравшегося Бориса Салтыкова и потащили его по улице. Как видно, прослышав о развлечении, все окрестные улицы заполонила городская чернь, падкая на зрелища. Зеваки толпились на улице, залезали на деревья и заборы, чтобы хоть одним глазком взглянуть, как будут бесчестить представителя одной из богатейших и знатнейших фамилий на Москве. Увидев, что любопытствующие мешают проходу приставов, Федор тут же направил коня на толпу, поигрывая плетью. Намека оказалось достаточно, и процессия двинулась к дому Бутурлиных. Идти пришлось не слишком долго, а там их уже ждали. Когда красного от злости и стыда Салтыкова завели во двор, по лестнице спустился преисполненный важности стольник Василий и, стоя на крыльце, принялся осыпать своего соперника бранью. Слушая диковинные извивы его речи, боярский сын только дивился, а сидящий рядом на коне Ахмет приговаривал, цокая языком: «Чек якши!» Наконец экзекуция была закончена, и Салтыкову позволили уйти. Федька тоже собирался поворотить коней, но Бутурлин прислал слугу, который попросил государевых слуг не побрезговать и принять от воеводы за труды. Боярский сын не побрезговал, и все бывшие с ним ратники стали богаче на полтину, а сам он – на рубль. Учитывая, что годового жалованья ему полагалось всего десять рублей, дар был довольно щедр.

На другой день сотник отправил Федьку вместе с прочими, включая холопов из разбойников, к рейтарам, и они целый день объезжали улицы и рынки, наблюдая за порядком. Боярскому сыну было чудно, что с одними татями должно имать других, но он помалкивал. Сам же Корнилий, отобрав самых ловких из своих подчиненных, куда-то усвистал, не говоря никому зачем. Караул в тот день прошел на редкость спокойно, разве что один купчина поднял крик, что ему подсунули фальшивое серебро. Царевы ратники тут же окружили купца и покупателя, которых потом сдали подоспевшим ярыжкам из Разбойного приказа. Сотник заявился только на следующий день и тут же велел Федору одеться понаряднее и идти с ним в кремль. Когда они, спешившись у заставы, вышли к Ивановской площади, там уже толпился народ, слушавший царский указ о подготовке похода на Коломну.

– Ништо, успели… – непонятно буркнул Михальский, но пояснять маявшемуся от любопытства Федьке ничего не стал.

Тем временем глашатай, закончив чтение одного указа, перешел у следующему:

– Великий государь, царь и великий князь Иван Федорович за верную службу жалует своих холопов! – громко выкрикнул дьяк.

Собравшиеся оживились и стали подвигаться ближе к читающему царский указ.

– Царевичу Сибирскому Арслану, за многие службы три сорока соболей, сто рублей сверх жалованья и шубу с царского плеча. Князю Енгалычеву сорок соболей и пятьдесят рублей и серебряный кубок…

Выкрикиваемые люди выходили из толпы, и царские приставы вручали им царские награды.

– Вовремя татары пришли, – непонятным тоном проговорил сотник, – видать, станет Арслан царем касимовским.

Тем временем глашатай от князей и бояр перешел к служилым людям поменьше.