Конец цепи

Она рассказала все ему. Это и то, что Дженифер поведала ей в тот раз, когда она стояла перед дверью. А следующая их встреча состоялась, только когда они нашли ее больной в стеклянном гробу.

– Она говорила, что есть план Б.

Вильям посмотрел на нее.

– Объясни, – попросил он.

– Я не знаю, – продолжила Жанин. – Мне следовало спросить, но она была напугана, путалась в словах. План Б, у него имелось название, хотя какая разница, но она сказала, что он стоит за углом, и я не поняла. И лишь сейчас до меня дошло.

– Дошло что?

– Они не будут бороться до конца.

Она сделала паузу. Посмотрела на Вильяма.

– Само собой, так и есть. У них были годы, чтобы спланировать все, понятно, имелся план Б. В конце концов, слишком поздно останавливать это. Я думаю, все происходит сейчас. По-моему, они сидят в безопасности.

Он посмотрел на нее.

– О чем ты? – спросил он. – Почему они должны делать это?

– Какая разница, – сказала она, – почему.

Жанин покачала головой, как бы отвечая на свой собственный вопрос.

– Они решили дать вирусу расползтись, – заключила она. – Не верят в нас больше.

– И что мы с тобой должны сделать?

– Нам надо рассказать им.

Она машинально махнула рукой в сторону открытого окна, как бы показывая, кого имела в виду под ними. Всех. Мир. Тех, кто жил там снаружи и продолжал умирать в полном неведении почему.

– Как? – спросил он, резким тоном, и это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта. Не получится. Мы не сможем передать сообщение отсюда, как бы ни хотели. Это был риторический вопрос, поскольку ответ лежал на поверхности. Подобное невозможно.

И Вильям догадался, что у нее все равно есть решение.

Так и оказалось.

– Нам надо выбраться наружу.

– Мы не сможем, – возразил Вильям, покачав головой.

– Мы должны попытаться, – сказала она. – Нам нельзя сдаваться.

И он пожал плечами. Чувствовал себя упрямым, как ребенок. Но знал, что прав и что ее предложение ничего не меняет.

– Почему нет? – спросил он. – Почему не сдаться, когда нет другого выбора?

– Просто мы с тобой последние, кто пока не сделал этого.

Жанин посмотрела на него, а потом объяснила:

– Они собираются дать миру умереть. Мы не можем позволить, чтобы это случилось.

Она оставила Вильяма одного в комнате, и он долго стоял и смотрел на улицу сквозь окно. Видел внизу озеро, покрытое белыми барашками волн, точно кристаллики льда таяли на поверхности стекла и образовывали маленькие ручейки. Наблюдал, как они сбегали вниз, и завивались, и меняли направление при сильных порывах ветра. И он стоял там и рассматривал их, и единственное, чего хотел, – чтобы это зрелище подарило спокойствие его душе.

Но спокойствие не приходило.

Только страх и печаль.

Вот и все.

А Жанин была в отчаянии. Он понял, как она собиралась все провернуть, познакомился с ее удивительно хорошо продуманной стратегией, позволявшей им выиграть время. Но как он ни пытался настроиться на позитивный лад, не мог понять, каким образом они сумеют добиться успеха.

Они могли только проиграть и никак иначе.

Он простоял перед окном десять минут, ни о чем не думая и ничего не видя перед собой.

Потом пошел в ванную и достал свой несессер.

41

Сначала они решили, что женщина преувеличивает.

Три охранника, спешившие по перрону, не особенно усердствовали, бежали, но скорее трусцой, с ключами и цепочками, позвякивавшими у бедер. Нельзя сказать, что они не поверили ей, но, боже правый, она же была просто уборщицей и, пожалуй, в первый раз видела кровь. Столь просто все обстояло. Сотрудникам же службы безопасности Центрального вокзала пришлось разного повидать на своем веку, и женщина, естественно, была в истерике, для них же речь шла об обычном месте преступления, которое требовалось охранять до прибытия полиции.

Потом они вошли внутрь.

И убедились в ее правоте.

От четырех пассажиров осталось не особенно много, повсюду разлились ручейки крови, и если это было убийство, то дьявольски жестокое, и представшая перед ними картинка оказалась слишком ужасной даже для опытных парней. В результате один из них пулей выскочил из вагона и освободился от своего завтрака, второй стоял апатично, не зная, что ему делать, а третий позвонил в полицию и сказал, что надо отправить сюда больше людей, чем они сначала думали.

И полиция появилась, и эксперты подняли покрывала, и кто-то решил позвонить в эпидемическую службу, а потом снежный ком стал слишком большой и покатился сам по себе.

Снежный ком ужаса.

И когда он стал расти, его уже невозможно было остановить.

Альберт и Лео оставались за столом еще пять минут после ухода Уоткинса, поскольку именно так он попросил их сделать, и не было никакой причины идти ему наперекор.

Перед ними на столе стоял заказанный им кофе, к которому он не притронулся, а рядом лежала французская булка, оказавшаяся совершенно ненужной.

Они не разговаривали между собой, но этого и не требовалось.

Думали об одном.

Квитанция. Ячейка. Что могло там находиться.

Неужели решение, о котором говорил Пальмгрен?

И если сейчас все обстояло так, о чем, черт возьми, шла речь?