Конец цепи

Он не нашел нужные слова, чтобы закончить вопрос, но они и не требовались Коннорсу. Он кивнул в ответ. Говорил медленно, почти на учительский манер:

– Вся информация, которую вы с Жанин получили в свое распоряжение, пришла из человеческой ДНК.

Коннорс ждал. Он знал, какой вопрос сейчас последует.

Пауза. А потом:

– И кто поместил ее туда?

Именно так, один в один.

Сейчас Коннорс покачал головой.

Спокойно посмотрел на Вильяма.

И ответил:

– Об этом мы спрашиваем себя сорок лет.

Часть вторая Чума

Люди говорили мне: живи сегодняшним днем.

В лучшем случае я презрительно фыркал им в ответ.

Сегодня – первая стадия прошлого.

Именно так и никак иначе.

Проходная фаза, которая быстро заканчивается и на которой нет смысла зацикливаться, поскольку рано или поздно это мгновение пройдет в любом случае, и люди могут болтать, что им заблагорассудится, но жить настоящим означает, по большому счету, жить в прошлом, а так поступают только идиоты.

Я всегда жил будущим.

Завтракал с мыслями об обеде, любил одну и думал о следующей, сидел на закате с пивом и размышлял о том, что, когда солнце спустится за горизонт, нам придется идти назад в дом. Или пиво закончится, и также придется возвращаться. Или похолодает с тем же результатом.

Рано или поздно надо все равно возвращаться в дом.

В общем, какой смысл жить сегодняшним днем?

Рано или поздно происходит какая-то чертовщина. И лучше приготовиться заранее.

Потом в один прекрасный день я решил, что не хочу жить больше.

И единственное, чего желал, так это чтобы будущее пришло как можно быстрее.

* * *

Утро среды двадцать шестого ноября.

Сегодня у меня больше нет уверенности.

Сегодня у меня больше нет уверенности, что есть какое-то будущее.

Сегодня впервые за всю мою жизнь мне хочется, чтобы я умел жить сегодняшним днем.

17

В жизни Коннорса граница между до и после ассоциировалась со свинцовым проливным дождем.

У него выдался ужасно долгий день, точнее, вторая его половина, хотя сначала все развивалось как обычно. Он разбирался с бесконечно длинной «простыней» сложенных гармошкой распечаток подслушанных телефонных разговоров, где не было и намека на что-то секретное, а за окном его комнаты дневной свет пришел и ушел, и никто не заметил никакого различия.

На дворе стоял октябрь, было холодно, и шаткое равновесие в мире когда угодно грозило смениться войной.

В Вашингтоне правил актер, а в Москве шеф КГБ, и на столе посередине кабинета Коннорса лежали гигантские карты Лондона, Англии и всех Британских островов на случай, если придется срочно планировать контрмеры по отражению нападения, которое могло произойти в любой момент.

Однако не из-за политики и не из-за погоды его время черепашьим шагом двигалось вперед.

Просто Коннорс никак не мог дождаться шести часов, и все из-за необычного послания, обнаруженного им утром в собственной почтовой ячейке.

Внешне оно выглядело вроде бы вполне традиционно, было написано на электрической пишущей машинке, имело характерные помятости от ее вальцов по краям и лежало в коричнево-желтом стандартном конверте с его именем на лицевой стороне. Но на нем отсутствовал почтовый штемпель. И это могло означать только одно. Письмо пришло к нему по внутренней почте, пожалуй, даже от кого-то в том же здании, хотя такой вариант выглядел менее вероятным.

Ведь при мысли о его незначительных размерах, независимо от секретности дела, гораздо проще было прийти к нему и, понизив голос, рассказать где и когда. Однако оно в любом случае появилось из его родной МИ-6.