Конец всей этой мерзости

Стивен Кинг Конец всей этой мерзости

Я хочу рассказать вам о конце войны, о вырождении человечества и смерти Мессии — написать поистине эпическое повествование, заслуживающее тысяч страниц текста и целой полки томов. Однако вам (если останется кто-то, способный прочитать это) придется довольствоваться сублимированной версией повествования. Инъекция, сделанная прямо в вену, действует очень быстро. Думаю, в моем распоряжении где-то от сорока пяти минут до двух часов, в зависимости от группы крови. Припоминаю, что моя группа крови — А, это даст мне немного больше времени, но пропади я пропадом, если помню это точно. Если моя кровь принадлежит к группе О, то, мой гипотетический друг, перед вами окажется множество пустых страниц.

Как бы то ни было, думаю, что нужно исходить из худшего и работать как можно быстрее.

Я пользуюсь электрической пишущей машинкой. Разумеется, текстовый редактор Бобби позволяет работать куда быстрей, но нельзя положиться на напряжение вырабатываемого генератором тока, даже если в твоем распоряжении стабилизатор. У меня единственный шанс; я не могу рисковать — принявшись за работу, потом обнаружить, что мое повествование отправилось на компьютерные небеса к компьютерным ангелам из-за падения напряжения в сети или такого его скачка, с каким стабилизатор просто не справляется.

Меня зовут Хауард Форной. По профессии я писатель.

Мой брат, Роберт Форной, был Мессией. Я убил его четыре часа назад, введя ему дозу открытой им субстанции. Он назвал это вещество «калмэйтив» — «успокаивающее».

Правильнее было бы назвать его «весьма серьезной ошибкой», но что сделано, то сделано, и этого уже не переделаешь, как любят говорить ирландцы. Как они говорили на протяжении столетий, и это еще раз доказывает, какие они мудаки.

Черт побери, у меня нет времени, чтобы отвлекаться.

После того как Бобби умер, я накрыл его покрывалом и три часа просидел в коттедже у единственного окна гостиной, глядя на лес. Когда-то отсюда можно было увидеть оранжевое сияние ослепительных дуговых ламп Норт-Конуэя, но это в прошлом. Теперь видны только Белые горы, похожие на темные треугольники, вырезанные ребенком из картона, и бессмысленное множество звезд.

Я включил радиоприемник, пробежался по четырем диапазонам, нашел какого-то сумасшедшего, все еще ведущего передачу, и выключил. Мое сознание настойчиво стремилось к бесконечным милям темных сосен, к этой темной пустоте. Наконец я понял, что пора кончать, и впрыснул себе солидную дозу. Так-то куда лучше. Я всегда работаю лучше, когда неминуемо близится срок сдачи рукописи.

А теперь этот срок появился, могу поклясться Господом.

Наши родители получили то, что добивались: умных детей. Папа специализировался в истории и занял должность профессора колледжа Хофстра, когда ему было всего тридцать. Десять лет спустя он стал одним из шести заместителей директора Национального архива в Вашингтоне, округ Колумбия, и первым претендентом на должность директора. Кроме того, он был очень хорошим парнем — собрал полную коллекцию пластинок Чака Берри note 1 и отлично исполнял блюзы на гитаре. Мой отец занимался подшивкой документов днем, а веселился ночью.

Мама с отличием — magna cum laude — закончила университет Дрю и получила ключ общества «Фи-бета-каппа», который иногда носила прикрепленным к своей мягкой шляпе. Она стала видным бухгалтером в округе Колумбия. Встретила нашего отца, вышла за него замуж и временно прекратила занятия бухгалтерской практикой, когда забеременела вашим покорным слугой. Я появился на свет в 1980 году. К 1984-му она помогала разобраться с налогами нескольким коллегам отца и называла это занятие своим «маленьким хобби». К 1987 году, когда родился Бобби, мама занималась налоговыми проблемами, составляла портфели инвестиций и планировала вложения в недвижимость для целого ряда могущественных людей. Я мог бы назвать их имена, но какое это теперь имеет значение? Они либо умерли, либо превратились в выживших из ума идиотов. Мне кажется, что она зарабатывала «маленьким хобби больше, чем папа на своей работе, но это было не важно -они были счастливы друг с другом. Я бывал свидетелем их ссор, но эти ссоры никогда не были серьезными. Когда я повзрослел, единственная разница между моей мамой и мамами моих приятелей, которую я замечал, заключалась в следующем. Чужие мамы, когда по телику шли мыльные оперы, читали, или гладили, или шили, или говорили по телефону, тогда как моя мама работала с компьютером и записывала цифры на больших зеленых листах бумаги.