Конец Желтого Дива (Художник А. Кива)

Как-то под вечер в дом вбежал прихрамывая какой-то незнакомый человек. «Вы медсестра?» — спросил человек задыхаясь. «Да», — ответила она. «Собирайтесь, надо помочь людям! У родника перевернулась машина…». «Сейчас, сейчас, — сказала жена, — собирая сумку с медикаментами. — И вы со мной?..» А незнакомец: «Знаете, у меня, кажется, перелом. Если можно, я подожду здесь, побуду с детьми. Вам ведь придется потом помочь и мне». Келинойи твоя была доверчива, как ягненок, простосердечна. Поверила. Незалого до этого я велосипед купил ей, по вызовам ездить, — вспрыгнула она на него и помчалась к роднику. А тот зверь запер двери, облил стены керосином, поджег, а сам смылся. Я был на дежурстве, когда вдруг кто-то позвонил: «Чего вы там сидите?! У него дом горит, а он и в ус не дует!» Машин тогда, сынок, у милиции не было. Вскочил я на коня и полетел домой.

До кишлака дорога вилась вдоль речки, справа — скалы вперемежку с урюковыми садами. Лечу, лечу и вдруг конь подо мной споткнулся, с лету грохнулся оземь, а я повис на чем-то. Гляжу — сетка! Протянута поперек всей дороги. Не успел я опомниться — на меня накинулись какие-то люди, на голову накинули мокрый чапан. Был я тогда молод, сил хоть отбавляй. Но сколько ни старался, не смог сбросить с головы чапан. Помню, меня столкнули в глубокую яму, сверху полилась вода… Странное существо — человек: сам вот-вот захлебнусь, а думаю, не остались ли дети в горящем доме, что с женой… Потом потерял сознание.

Когда открыл глаза, надо мной стоял, тяжело дыша, мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати.

— Как вы себя чувствуете? — прошептал он.

— Ты кто?

— Сами можете встать? — прошептал опять мальчишка.

Я хотел привстать, но пошатнулся и упал лицом вниз. Через секунду, собрав все силы, встал на ноги.

Парнишка оказался из соседнего кишлака, относил на мельницу пшеницу, шел домой. Он видел, как я проскакал мимо него на коне, еле успел отскочить с дороги. Еще он видел, как метров через двести упал мой конь… Словом, — все видел. Парнишка испугался, Спрятался в траве. Из своего убежища он наблюдал, как бандиты бросили меня в яму, пустили туда воду и, сев на коней, стоявших за деревьями, поскакали к горам. Тогда мальчик подбежал ко мне, распутал сетку, развязал руки и ноги. Послушал сердце — дышу. Обрадованный, оттащил меня в урюковый сад. Оттуда мы и побежали к кишлаку напрямик.

— Где сейчас этот парень? — поинтересовался я. — Он жив?

— Жив. Это был сын учителя Адылджана. Сейчас он председатель сельсовета. — Помолчав с минуту, Салимджан-ака продолжал: — Добежали до дома, глядим — народу кругом полным-полно. Дом сгорел… И дети… тоже… Жена без чувств лежала у соседей… С той минуты я седой, не от старости это, сынок.

— Поймали… поджигателя?

— Увы, нет.

— А напавших на вас? Тоже не нашли?

— Милиция в те времена не была такой сильной, как сейчас.

— А потом, что потом?

— Потом келинойи твоя совсем слегла. Повез я ее в город лечить. Да так и остался здесь. Хотел уйти из милиции, но жена отговорила. «Не по-мужски это — испугаться, бросать работу, когда каленым железом надо выжигать внутренних врагов, — заявила она. — Вы должны работать в милиции, хотя бы ради светлой памяти наших девочек, кровь которых взвывает к отмщению»… Вот почему я беспощаден к преступникам! Вот отчего закипают они ненавистью, дрожат от страха, когда слышат мое имя. Говорят, я бесчувственный… Неправда это! Сердце мое — не камень, в нем есть и любовь, и доброта. Но коль встречу преступника — будь то даже отец родной — не пожалею, как не пожалел своего сына!

Салимджан-ака грохнул огромным кулачищем по столу, вскочил, заходил по комнате. Потом надел конец шланга на краник водопровода, пустил воду в цветник, подошел к очагу, развел огонь…

— Вставай, пора мыть рис! — приказал он мне раз-драженно. Видя, что у него испортилось настроение, я не решился просить его продолжать свой рассказ. Накрыв плов париться, Салимджан-ака сел на место, взял бутылку и зачем-то поболтал ею.

— Выпить еще или лучше не надо? — сказал он, как бы раздумывая Еслух.

— Лучше не пейте.

— Я не часто пью, — проговорил Салимджан-ака, с бульканьем наливая в рюмку. — Бывает, что раз в месяц или в два месяца нет-нет да и потянет, как вот сегодня… Выпью, погорюю — вроде легче становится. Но перед каждым не расслабишься. Попробуй-ка поплачь перед каким-нибудь спекулянтом — тотчас на кошлы тебе влезет, как на ишака… Ты мне сына напоминаешь, Хашим. Он тоже, как ты, любил прихвастнуть, соврать иногда. Видит, что дело не по плечу, а все равно возьмется: «Э, да что там, сделаем. Да еще как — на отлично сделаем!» Ты тоже: не умеешь плов готовить, а говоришь — умею, да еще как! По-моему, ты и рис бросил в казан, не промыв его как следует, а?

— Потому что вода кончилась… — попытался я оправдаться.

— Да ладно, главное, честный ты малый, не ради корысти во всякие истории попадаешь. Ошибся — признаешься…