Конец Желтого Дива (Художник А. Кива)

Кукуруза жареная,
В сахаре валяная.
Тает, тает мой мешок
Хлопьев нежных,
Как снежок.

Кукурузник, напевая, начал даже в экстазе поводить плечами, чуть ли не пускаясь в пляс. За нами неслась ватага мальчишек, жаждущих заполучить резинки для рогатки, девчонок, выманивших у бабушки монетку ради косоглазых, кривоногих куколок Саллабадрака.

Ну-ка, дуньте-ка в свистульки,
Куколки начнут танцульки.
Кукуруза с пылу-с жару,
Волоките стеклотару!

Саллабадрак, по-видимому, был прирожденным, артистичным торгашом. Малыши со всех улиц и закоулков, по которым мы проезжали, как завороженные следовали за арбой, стремясь во что бы то ни стало заполучить хоть самую захудалую игрушку. А кукурузник, как заведенный, то пел, то играл на дойре, то пускался в пляс, сидя на передке своей могучей автоарбы.

Я и не заметил, что мы давно выбрались за черту города, какое-то время ехали по проселочной дороге и остановились у высокого забора межколхозной откормочной фермы. У кормового склада возился какой-то замухрышка с козлиной бородой. Заметив Саллабадрака, кинулся к нему.

— Э-эй, палван[14], добро пожаловать!

Перекинувшись несколькими словами с козлобородым, кукурузник погнал арбу к широким воротам амбара (о чем они говорили, я не расслышал: как раз в ту минуту наводил на них объектив своего микрофотоаппарата).

Загнав арбу в амбар, Саллабадрак небрежно сгреб на пол остатки игрушек, мешки с бутылками и, открутив какие-то болты, поднял доски, служившие полом кузова.

Чудо-арба-то, оказывается, с двойным дном!

Подошел к солидному тюку прессованного сена, опоясанного жестяными полосками (он, видать, весил не меньше ста килограммов), легко поднял его и, поднеся к арбе, забросил в тайник. Потом опустил крышку, вернул игрушки и бутылки на место.

— Как думает палван, сумеет ли он сделать сегодня еще одну ходку? — поинтересовался козлоборо-дый.

— Приеду часа в три, — важно пообещал кукурузник.

— Да поможет палвану бог!

— Да уж пусть постарается.

Тронулись в обратный путь. Но настроение у меня было неважное. Оплошал я, кажется. Сам в галошу сел, да еще Салимджана-ака ввел в заблуждение. Все ведь верно, комар носа не подточит. Сено есть? Есть. Стог? Это, конечно, имелся в виду амбар. И Саллабадрак погрузил в арбу настоящий тюк сена, своим-то глазам я еще могу верить… Но, с другой стороны, спрятал его в потайное дно арбы. Обыкновенное сено ведь можно возить открыто, не боясь чужих глаз. Нет, рано я нос повесил. Тут непременно есть какой-то секрет. Просто надо набраться терпения, чтобы раскрыть его. В крайнем случае увижу ту Большую Корову, которая, по словам «почтенного хозяина» всей шайки, должна сжевать это сено. Судя по количеству сена, это рекордистка и должна давать не меньше, как по десятку ведер молока в день.

Кукуруза жареная,
В сахаре валяная.
Тает, тает мой мешок
Хлопьев нежных,
Как снежок, —

опять загромыхал дойрой кукурузник, лишь только мы въехали в город и за нами снова увязалась ватага детишек.

Ровно в половине первого мы подъехали к лоскутному магазину в старом городе. Я вспомнил, что директором здесь мозглячок со сверкающим лбом и меня предупреждали, что им занимается следственный отдел. Еще выговор влепят, если влезу не в свое дело. Но не ради же собственного удовольствия я здесь. Меня привел загадочный тюк сена, и пока не узнаю, в чем его секрет, с места не сдвинусь. А если в чем нарушил инструкцию — что ж, человеку, имеющему столько благодарностей, не мешает заиметь парочку-другую и порицаний. Это стимулирует к работе.

Заведующий лоскутным магазином явно сидел за обедом, так как выбежал к горилле-кукурузнику с полным ртом, держа в одной руке истекающую жиром самсу, в другой — пахучую палочку шашлыка.

— Ага, приехал! Так чего же встал? Подгоняй, подгоняй к задним воротам!

— Сейчас, — пробормотал Саллабадрак, не в силах оторвать взор от самсы и сглатывая слюну. Однако сделав нечеловеческое усилие, загнал арбу во двор магазина, бережно, как родное дитя, оттащил тюк сена в амбар. Потом втиснулся в закуток, где пировал лоскутный начальник, и остановился перед ним в сиротской позе.

— Есть хотите, палван? — наконец догадался «сердобольный» зав.

Саллабадрак молча облизнулся.

— Понятно, — зав обернулся к открытой двери подсобки. — Шухрат, эй, Шухрат, беги-ка закажи штук тридцать… нет, штук пятьдесят палочек шашлыка!

Хотя в желудке у меня урчало, но долг запрещал отлучаться от тюка, и я остался торчать (невидимо, конечно) у ворот склада.