Конец "Зимней грозы"

— Вот она, наконец! Теперь вижу, — протер Кочергин очки.

— Кто она? — отдышавшись, отозвался разведчик.

— Речка… Та самая, где немцы. Про Аксай говорю.

— «Где немцы»… Да они тут кругом! Даже по Мышкове поселки, — махнул он рукой назад, в сторону Сталинграда, — заняли, поганцы!

Впереди раздался провал балки, во мраке раннего утра казавшейся очень широкой. За балкой местность уходила куда-то вниз, где Аксай, свернувшись в крутые кольца, точил неподатливую степь. Сквозь заросли ивняка и верб, в излучинах, река украдкой отвечала отсветами льда близкому рассвету. Настороженная тишина сама казалась ощутимой на слух множеством тонких, едва уловимых звучаний.

— Стучит? — оживился Кочергин.

— Как дятел… Похоже, за хутором Чирковым, где-то в районе Заливского… У фашистов, верно, вчера с переправой что-то стряслось. Восстанавливают, поди… Слышь?

— И без помех… Полчаса, верно, прошло, а… тихо!

— Не психуй: реку ж седлаем. По тому берегу наших-то: 158-й полк Черного и 36-я бригада Родионова со своим танковым и истребительным противотанковым артполком. На километр колонна. Далековато им, да и хутора обходить приходится…

— Фу, черт! Хоть бы с этого берега их пугнули. Как дома у себя тяпают, на всю степь…

— Как дома? Батарея «зисок» [10] с этого берега всю ночь их долбила… — возразил Козелков. — Да толку что! Сандалят, видно, братья-артиллеристы!

— Ладно, оставим, — понизил голос Кочергин, — корпус во фланг немцу ловко зашел.

— Бережнов говорил, по ту сторону дороги им на правый фланг танковый корпус вышел… Ну тот, что с нами из межозерья начинал.

— Выдюжим! Только вот как авангард наш за Аксаем выручать?..

— А мост у Чусовского?

Рассвет воровски, исподволь овладевал неоглядными просторами степи. Ночь еще таилась в глубоких морщинах и шрамах этой древней земли, но ее уже безжалостно вымывали дымно-белесые, как предрассветное небо, ручьи тумана. Они спрямили узкие зигзаги Аксая в гладь многоводной реки. Где-то под зыбкой ее пеленой, откуда только что долетал далекий перестук, что-то зашуршало, как будто легкий накат волн перебирал гальку. Кочергин зябко застегнул ватник на верхнюю пуговицу, вспомнив ночи у ледяных горных рек, где сырость пробирала насквозь.

— Танки переправились! — насторожился Козелков, — а мы тут лясы точим… Я к Ибрагимову напрямик, — повернулся он. — С тобой пока доедешь!

И тут пушечный шквал вдребезги разбил хрупкую тишину. В пойме пелену тумана прорезали золотые звездочки залпов, многоцветие искристых трасс. От реки, по другую сторону балки и с ближней стороны, явственно нарастал шум моторов. Вскоре он смешался в общий гул, и нельзя было разобрать, где машины замполита Ибрагимова, а где немцы. Пушечная пальба снизу, на Аксае, становилась все жарче. Дав ракету, Кочергин прыжками сбежал с пологого склона. От нечеткого контура броневичка отделился Шелунцов.

— Товарищ лейтенант! Не податься ли в штаб, к Песчаной балке? Отрежут нас. По реке пальба, и там, повыше, слышите?

«Действительно! Везде началось… Бахают где-то за Верхне-Кумским! Немцы дальше прорываются, или наши атаковали поселок от Мышковы, с севера?» — недоумевал Кочергин, взбираясь в башню.

Едва он достал ногами днище, броневичок качнулся: не дождавшись команды, Шелунцов дал газ.

— Иван Гаврилыч! Давай по бровке, куда Козелков побежал! — крикнул вниз Кочергин. — Пока Ибрагимова не увидим… А там решим!

Утренний ветерок рвал туман на льняные полосы, вроде тех, что стелют для отбелки. Выше он редел, и метрах в двухстах впереди Кочергин разглядел тридцатьчетвертки, к которым уже подбегал Козелков. Они разворачивались в сторону сужающейся балки Попова. По другую ее сторону, в тумане, угадывался крутой обрыв. За ним, от балки Лискина, грозно нарастали лязг гусениц и натужный вой моторов. В прыгающий бинокль Кочергин пытался по обозначившимся силуэтам различить типы немецких машин. Да, с небольшими интервалами в сторону Верхне-Кумского шли средние танки без сопровождения мотопехоты…

«Четыре… Семь… Рота! Дистанция — восемьсот метров!»

Тут же, из-за высотки, на которой только что побывали с Козелковым, ударила батарея 76-миллиметровых пушек и следом — танки Ибрагимова. Строй немецких танков сломался. Лавируя на местности, они отвечали беспорядочно, а тридцатьчетверки — всего-то только взвод! — почти не двигаясь, стреляли редко, прицельно.

«Незавидное у немцев положение, — впился в бинокль Кочергин, — растерялись под перекрестным огнем! Одну машину бросили, ишь как от нее шпарят, другая дымит…»

Немецкие танкисты, мелькнув среди разрывов, скрылись в люках других танков, которые, круто развернувшись, отстреливаясь, веером пошли назад, в сторону Аксая.

Уже опуская бинокль, лейтенант заметил, как балку перебегают справа двое солдат. А слева, наперерез, опережая их, мчится кто-то в комбинезоне.

«Куда они? — взялся он за бинокль. — А-а-а! К подбитому танку! Кто ж это из наших? Да Зенкевич, конечно. Кто ж еще!»

— Постой тут! — спрыгивая на землю, крикнул он Шелунцову. — Я счас!