Конец!

Ближе к ночи они засыпали, как и родители, прямо в креслах, в потайной комнате под корнями горькой яблони в чащобе на острове, далеко-далеко от вероломного мира. Через несколько часов младенец, естественно, просыпался и заполнял помещение голодными криками. Бодлеры дежурили по очереди, и, пока двое других спали, кто-то один уходил прочь из чащобы, неся младенца на перевязи, которую изобрела Вайолет, и, поднявшись на верхушку склона, садился там, и оба, дитя и родитель, завтракали, глядя на море. Иногда они навещали могилу Кит Сникет и клали там несколько полевых цветков, реже — могилу Графа Олафа. Там они просто стояли недолго и молчали. Во многих отношениях жизнь, которую вели бодлеровские сироты в тот год, похожа на мою теперешнюю, когда я закончил моё исследование. Так же как Вайолет, Клаус и Солнышко, я навещаю некоторые могилы и зачастую стою по утрам на верхушке склона, всматриваясь в даль того же моря. Конечно, это не вся история, но и этого достаточно. В данных обстоятельствах это лучшее, на что вы можете рассчитывать.

Моему любезному издателю

Конец «Конца» можно найти в конце «Конца».

С должным почтением, Лемони Сникет

Лемони Сникет Тридцать три несчастья Книга последняя

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!
Нам скучен этот край! О смерть, скорее в путь!

Из стихотворения Ш.Бодлера «Плаванье». Пер. М.Цветаевой.

Посвящается Беатрис

Мы словно корабли, плывущие ночами, — в особенности ты.

Глава четырнадцатая

Последняя запись, сделанная почерком Бодлеров-родителей в огромной книге, гласит:

Как мы и подозревали, нам снова предстоит стать отверженными. Здесь все считают, что остров должен находиться вдали от вероломного мира, поэтому это безопасное место становится слишком опасным для нас. Мы уплываем на лодке, которую построила Б., назвав её моим именем. Я убита горем, но я и прежде бывала убита горем, и, возможно, отъезд — лучшее, на что я могу рассчитывать. Нам не удастся раз и навсегда защитить наших детей ни здесь, ни где бы то ни было, поэтому для нас и для будущего ребёнка будет лучше погрузиться в большой мир. Кстати, если родится девочка, мы назовём её Вайолет, а если мальчик — то Лемони.

Бодлеровские сироты читали эту запись как-то вечером после ужина, состоявшего из салата из водорослей, пирожков с крабами и жареной козлятины, и, когда Вайолет кончила читать, все трое Бодлеров засмеялись. И даже малютка, сидевшая у Солнышка на коленях, весело взвизгнула.

— Лемони? — повторила Вайолет. — Я могла оказаться Лемони? Откуда они взяли такое имя?

— Очевидно, от кого-то умершего, — предположил Клаус. — Вспомни о семейном обычае.

— Лемони Бодлер. — Солнышко попробовала, как это звучит на вкус, и малютка опять засмеялась. Ей уже почти исполнился год, и она была очень похожа на свою маму.

— Они нам ничего не рассказывали про Лемони. — Вайолет пропустила волосы между пальцами. Весь день она ремонтировала фильтрационную систему и ужасно устала.

Клаус налил сёстрам кокосового молока, которое дети пили свежим.

— Они много чего нам не рассказывали, — проговорил он. — Например, что, по-вашему, значит «уже бывала убита горем»?

— Ты сам знаешь, что значит «убитый горем», — возразила Солнышко и кивнула, когда малютка пробормотала «Абеляр»[20]. Младшая Бодлер лучше других расшифровывала её своеобразную манеру речи.

— Я думаю, это значит, что нам пора покинуть остров, — сказала Вайолет.

— Покинуть остров? — удивился Клаус. — И куда же мы отправимся?

— Куда угодно, — ответила Вайолет. — Мы не можем оставаться тут вечно. Неправильно жить так далеко от большого мира.

— А как же вероломство? — поинтересовалась Солнышко.

— Конечно, вероломством мы уже сыты по горло, — ответил Клаус, — но жизнь важнее, чем безопасность.

— Наши родители покинули остров, — продолжала Вайолет. — Может быть, мы должны уважать их желания.

— Чекрио, — пролепетала малютка. И Бодлеры задумались о её судьбе.