Конев против Жукова. Поединок маршалов

– Признаюсь, впервые в жизни спасовал, можно сказать – струсил. В войну – другое дело. Там все проще: перед тобой враг, агрессор. Его надо уничтожить. И точка. А тут черт знает что и кто: ЦК, Хрущев, Суслов, «политическая целесообразность». Поди сразу разберись – что и кто это? Вот когда кого выбросят из Кремля, тогда все вроде бы становится ясным… Понимаешь, перед Гитлером устоял, а тут вот перед этими… не устоял, сломался и теперь на старости лет казню себя.

Надо заметить, что к концу жизни Конев был уже не тот безоглядный рубака-коммунист. В разговорах то и дело все отчетливее сквозили слова разочарования. «Куда идем, куда катимся?» – не раз говаривал старый маршал.

– А про Жукова в «Правду» я не писал, – вдруг признался Конев. – Из ЦК, из Отдела пропаганды мне позвонили: «Статья о проделках Жукова готова. Вам остается только ее подписать». – «Какая еще статья? – возмутился я. – Хватит того, что было на пленуме. Подписывать не буду – и точка».

А часа через два позвонил сам Хрущев: «Завтра в “Правде” читай свою статью. И без фокусов. Понял?»

Что оставалось делать? Ждать появления не мной сочиненной против Жукова враждебной статьи. «Нет, не напечатают, совести не хватит», – думал я. Однако назавтра развернул «Правду» и глазам не поверил: действительно, статья за моей подписью. Огромная такая, на два подвальных разворота: «Сила Советской Армии и Флота – в руководстве партии, в неразрывной связи с народом». А далее целое обвинительное заключение. И сразу, по сути дела, приговор Жукову. Приговор окончательный – обжалованию не подлежащий.

Вот так-то делались у нас дела, друг мой. Так-то вершились судьбы людские… И ведь где опровергнешь, что не ты писал: в «Правде», в «Известиях», в «Красной звезде» или в «Комсомолке»?.. Перед кем и где выступать с речами, с критикой? Тут же вмиг скрутили бы в бараний рог. Любого скрутили бы, невзирая на лица.

Глядя на то, как Иван Степанович усердно подписывает поздравления с Днем Победы, я подсказал:

– И Георгию Константиновичу послать надо.

– А что, предложение дельное, – согласился Конев. – Напишу: так и так, мой фронтовой друг Георгий Константинович. Виноват. Во всем виноват. Прости меня, грешного, хоть перед смертью прости.

Обычно наша работа строилась следующим образом: я сидел за столом и записывал, а маршал ходил по кабинету и диктовал. Однако на сей раз мы поменялись местами. Волнуясь, он сам взялся за перо. Но убедительное послание не получалось. Нервничая, Иван Степанович рвал в клочья исписанный лист и брался за другой. Писал долго, мучительно долго. Затем письмо вложил в фирменный конверт и протянул мне:

– Доверяю. Строго конфиденциально. Лично в руки адресату.

Затем маршал напутственно молвил:

– Ну, с Богом!

Прибыв к Жукову, изрядно волнуясь, я протянул ему послание. Достав письмо, Георгий Константинович, хмурясь, прочел его и, ни слова не говоря, размашисто начертал «резолюцию»:

«Предательства не прощаю! Прощения проси у Бога! Грехи отмаливай в церкви!

Г. Жуков».

От энергичного росчерка Жукова последний восклицательный знак прорвал дыру в листе бумаги.

– А это вместо печати! – беспощадно съязвил Георгий Константинович.

Моего возвращения Конев ждал с нетерпением. Взглянув на четкий, как выстрел, ответ, вздрогнул и, видимо, смирившись, произнес удрученно:

– Молодец! По-снайперски, прямо в сердце! И поделом. Ну что ж, история рассудит…

И рассудила: вечным сном маршалы Победы мирно спят рядом у Кремлевской стены.

В то время Конев взял с меня слово: держать эту историю в строгой тайне до нового столетия. Слово, данное моему дорогому наставнику, я сдержал и решил поведать о том давнем эпизоде в канун 105-й годовщины со дня его рождения».

Существует информация о том, что окончательное примирение маршалов Победы произошло на 70-летии Конева, в квартире на улице Грановского (ныне Романов переулок), когда поздравить маршала пришли все его боевые товарищи и друзья.

Писатель Константин Симонов, также присутствовавший на данном мероприятии, все описывает следующим образом:

«Необходимость сказать о Московской битве наиболее полную историческую правду была для Жукова внутренне как бы прямым продолжением того дела, которое он делал во время самой Московской битвы. В каком-то смысле это было для него как бы продолжением войны, и то, как он рассказывал о ней, заставляло меня заново думать о том, как он воевал.

Сейчас, когда я пишу эти заметки, прошло уже почти полгода с тех пор, как я в последний раз видел Жукова. В тот вечер в одном из московских домов встретились люди, главным образом военные и уже немолодые, чтобы за торжественным столом отметить круглую дату жизни и военной деятельности хозяина дома (И.С. Конева. – Авт.).