Конев. Солдатский Маршал

В эти дни напряжённого маршманевра, когда стало понятно, что график движения выдерживается с опережением и что отставших и потерь удалось избежать, комдив Конев в какой-то момент действительно почувствовал себя потомком Суворова. Среди любителей и почитателей русской военной истории бродит такой анекдот: однажды, когда Александр Васильевич Суворов после предательства союзников-австрийцев оказался запертым со своим войском в Мутенской долине и русским грозила гибель, он вышел вечером из своей палатки к солдатам. Те сидели у костров, доедали свою кашу, чинили амуницию, порядком изношенную в походе, и точили о камни штыки и сабли. Все понимали, в каком положении они оказались. Поглядывали на вершины перевала Рингенкопф. Если бы можно было перебраться через перевал, они не только спаслись бы от во много раз превосходящей их армии французов, поджидающих их у выхода из долины, но и оказались бы в тылу у них. Суворов понял настроение солдат и, глядя на озарённые закатным солнцем вершины перевала Рингенкопф, вдруг воскликнул: «А что, ребятушки, махнём-ка мы через эту горку! Вот они там ох…т!» Там — это во французском стане, и в австрийских штабах, и в Петербурге, где тоже считали их положение гибельным. Слышал ли этот анекдот комдив Конев, нет ли, неизвестно. Но он знал о Суворове всё и восхищался переходом русской армии через Альпы. Однажды, много позже описываемых событий, выступая перед слушателями Военной академии им. М.В. Фрунзе, он сказал следующее (запись сделана кем-то из присутствующих): «Даже в годы Великой Отечественной войны у меня не было, пожалуй, таких напряжённых двух суток, как те, осенью 1937 года. Солдаты наши совершили поистине невозможное. Всё происходило в пустыне, где нет ни дерева, ни травинки, где ветры валят человека с ног, где нет дорог, где в лощинах между холмами машины вязнут по самые оси, а на холмах земля порой так тверда, что лопата звенит о неё, как о камень… Когда я смотрю в музее знаменитую Сурикове кую картину “Переход Суворова через Альпы”, мне представляются на ней вместо тех суворовских орлов-гренадеров… наши красноармейцы, что совершили свой славный форсированный марш по монгольскому бездорожью».

Пройдут годы, Красная армия и союзные армии США, Великобритании, Франции покончат с германским фашизмом на западе, и, планируя операцию по разгрому Квантунской армии Японии, советские штабы примут решение идти в Центральную Маньчжурию именно по этому маршруту, прорвав оборону противника на Хингане.

Войска пришли на голое место, в продутую калёными ветрами дикую степь, похожую больше на пустыню. Вот-вот наступит зима. В истории войн, начиная с Крестовых походов, было много примеров, когда победы, одержанные в битвах и даже войнах сводили на нет и даже превращали в поражение именно непривычные географические и климатические условия и погода. Конев хорошо знал историю. До ближайшей железнодорожной станции, откуда осуществлялся подвоз, сотни километров и — ни одной дороги. Но водители грузовиков, которым была поставлена задача обеспечить корпус всем необходимым в условиях суровой здешней зимы, выполнили его приказ.

Конев: «Учитывая, что в пустыне земля сухая, мы решили вырыть землянки и укрыть в них войска. Организовали соответствующий подвоз, проложили военные дороги, на военных дорогах — этапы. Войска быстро приспособились к сложным условиям зимовки и находились в полной боевой готовности».

Семья комдива в то время жила в Минске. В ноябре пришло письмо с известием, которого он со страхом ждал всякий раз, когда получал очередную весточку от жены: умер отец. Степан Иванович Конев давно болел. И вот земные сроки его истекли…

Ездил ли Конев на похороны отца, неизвестно.

В Москве он появился ровно через год, как покинул её, — в июле 1938 года. Снова прибыл по вызову наркома К.Е. Ворошилова. Главный военный совет заслушивал доклад командира 57-го Особого «монгольского» корпуса.

Ворошилов встретил Конева очень тепло. Ещё бы, ведь это его, наркома обороны, выдвиженец так лихо провёл операцию и фактически занял Монголию. Буквально выхватил выгоднейший плацдарм из-под носа у японцев. Поэтому Коневу было предоставлено столько времени, сколько ему потребуется для обстоятельного доклада. Но, как признался впоследствии маршал, на заседании регламентом он «не злоупотреблял, докладывал примерно минут сорок пять».

После доклада к нему снова подошёл Ворошилов, пожал руку и сообщил, что он, комдив Конев, приглашён на обед к Сталину