Конфабуляция. Перед приходом антихриста

Я не сразу понял, что в меня попала пуля. Почувствовал что то вроде холодного ожега. Будто что то ужалило. Ужалило и прошло. Пули свистели везде. Моя реакция была запоздалой. Попробовал подняться. Не смог. Ноги отнялись. Я чувствовал себя ниже пояса, но пошевелиться не мог. Все вокруг пройсходило с калейдоскопической быстротой. Я не успевал за событиями. В грохоте и реве, в раскатах и в свисте, в огненном вихре вокруг, еле различались голоса. Человеческие голоса и свист пуль, если только они были совсем рядом. “ Базэна” разорвало на части снарядом. У него больше не было тела. Не было головы или лица по отдельности. Кровавая клякса в грязи траншеи когда то была им. “Марадону” убила пуля, поэтому он больше походил на человека, пусть даже и пустого, из которого вынули жизнь. “Лоретти”, Кустурицу” и отца не было видно. Небо потемнело. Спереди надвигались танки. Грохот не смолкал. Я попробовал ползти, но не смог. Боль становилась нестерпимой, как только я начинал двигаться. Надо мной нависла угроза смерти, очень реальная, очень настоящая. Я чувствовал ее смрад, ее хватку. Столько раз я думал о смерти. Сколько раз рисовал ее себе, представлял по разному, так что фактически сросся с ней. Я так думал. А, нет! Оказалось, это всего лишь фамильярность с моей стороны. Смерть никому не становиться своей! Смерть никогда не является такой, какой ее представляют. Она всегда преподносит сюрприз, как будто всегда на шаг впереди тебя. – О, Боже! Страшно! Не могу представить, что меня больше не будет! Как это может быть возможно? Как мир сможет продолжать существование, если меня больше не будет? Где смысл? Неужели я ничего не значу? Неужели я не важен? Очень важен? А ведь для родителей я был важнее всего на свете! Где сейчас мой родители? Они со всем помогали мне в жизни, но тут… Отец! Где же отец! Что с ним! Надо его найти! – …

– Мое молчание передаст больше моих слов, ибо те, последние, как плохой проводник, неспособны выдержать внутреннего напряжения, которое должны были бы передать и расплавились бы. В самые гнусные дни, когда не ждешь, но надеешься тем, чего уже не должен иметь по определению, получаешь подарок, который дороже многих лет, отложенных за пазуху души, и дней, которые, не знаю, родятся ли вообще. Он проживет столько же, сколько и я. Моя любовь не должна обременять тебя, а подпитывать как вода корни, ласкать ветерком твои волосы, улыбку и ступни, заплетать пальцы и делать все бесхозные счастья твоими. Если нет, я распадусь. -

Это было написано у Робертино на ладони. Он еще дышал, когда я подполз к нему, двигаясь направляемый его слабыми стонами.

– Что это, Роберто? Кому это? – спросил я

– Знаешь, – тяжело, с одышками отвечал Робертино, и изо рта у него брюзгала кровь и слюна – Знаешь, не хочется, чтоб кто то знал, что я влюблен, а тем более в кого. Это похоже на то, чтобы быть застигнутым врасплох. Голым, например. И если вам не хочется, чтобы другие люди видели ваше голое тело, то тем более не захочется, чтобы видели вашу оголенную душу. – Робертино был в том возрасте, когда еще не потерял свой ангельский голос…

В отключке я пробыл несколько минут. На меня надвигались тьма, вражеские солдаты и смерть. Именно в такие моменты мы достаем запрятанного в уголки Бога, сдуваем с него пыль, просим прощения, обещаем исправиться, хотя Он об этом не просит. Именно в моменты, когда мы умираем Он жив. И жив только Он . Вся вселенная уползает в ничто и только за него можно ухватиться. Он молчит, но не отвергает. Никогда…

Ко мне подошли солдаты. Я смутно различал их форму, лица, не слышал речи. Они что то орали, махали руками. Я не слышал. В какой то момент когда страх достиг некой точки, попросту исчез. Мне было все равно и это не то "все равно", что в обычной жизни. Я смотрел на дуло автомата приставленное к моему лбу и не чувствовал ничего. Никаких "жизнь пронеслась перед глазами" и т.д. Солдат видимо подумал, что я потерял рассудок из за контузии или от страха и опустил автомат. Подошли другие. Они пристально смотрели в мои глаза, а я смотрел сквозь них. Немного посовещавшись они решили плюнуть на меня, не добивать и отправиться дальше. Эти меня не добили, но могли добить другие, те , кто еще не дошел. Ведь те, кто приходит потом, всегда беспощаднее..

… Я бежал от своего счастья, боясь не потерять его. Так было всегда, пока не стало все равно.

– Что есть имя твое, брат? -

– Один грешный монах… -