Конфедерат

Вот после случившейся разборки ирландец и стал склонен быстро соглашаться с предложенным ему планом дальнейших действий. Да и просто разум должен был подсказать – явиться куда-либо не просто с большими, а с очень большими деньгами… Верный признак привлечь к себе нежелательное внимание. Ведь он кто? Правильно, бродяга без роду и племени, а за такими всегда местные, тем более южане, наблюдают. Поэтому первое время пусть изображает из себя человека с достатком, но не чрезмерным.

Гарантии, что мы его не облапошим? Помимо слова Джонни и понимания ирландца о том, что с нами лучше быть в хороших отношениях, имелось и еще кое-что. Каждый месяц он должен был получать по телеграфу сообщения. Ну, своего рода подтверждения о том, что все в порядке и что о нем помнят, равно как и о данных обещаниях. Их, кстати, я нарушать точно не собирался. Свою долю ценностей из банка О’Галлахан честно заработал. И не испаскудил первое хорошее о себе впечатление. Это меня особенно порадовало.

Ну а дальше… Добраться на «лошадином» транспорте вместе со всем ценным грузом до одной из железнодорожных станций – само собой, не самой ближней от Нью-Йорка, где мы сильно пошалить изволили, – после чего банально сесть на поезд и отправиться в родной Бэйнбридж.

Слишком просто и рискованно? Вовсе нет. Ложный облик был полностью «стерт», про одежду и чемоданах, в которых были ценности, говорить и вовсе не приходилось. К тому же теперь мы вновь были двумя «джентльменами из южных штатов», возвращающимися из деловой поездки. Вообще в это время не было принято обыскивать багаж уважаемых людей из числа обеспеченных или выглядящих таковыми. И это нельзя было не использовать.

К тому же мы были далеко за пределами города Нью-Йорк, про это тоже не следовало забывать.

Перестук колес, покачивание вагона… Поездка по железной дороге всегда настраивала меня на этакий философско-задумчивый лад. Ну а Джонни был одновременно и рад, и раздражен. Рад понятно чему, да и для раздражения причина имелась. Рана, она все же не просто так, а вполне себе болит, пусть и неплохо заживает. Да и трость, которую он вынужден был купить, его ну совершенно не радовала.

– И что будем делать теперь, Вик? – спросил он меня, глядя на проносящиеся за окном деревья, коровье стадо, чей-то покосившийся домишко. – И вот что, друг, теперь я даже сомневаться не стану, когда ты очередное дело предложишь. Убедился!

– Только про осторожность не забывай, Джон. Все могут ошибаться, я не исключение. Заметишь что-то показавшееся ошибкой – не постесняйся сказать об этом. Всякое может быть.

– Не постесняюсь, – ухмыльнулся тот и поморщился от боли в ноге, когда наш вагон ощутимо подскочил не то на стрелке, не то на плохо состыкованных рельсах. – Но все же:

Это он про свой вопрос. Верный, кстати. Ведь Джонни хочет получить ответ не в плане «дождемся приезда Филиппа с Вильямом, после чего будем решать дела с оружейниками». Нет, он интересуется про дальнейшие планы. Что ж, их есть у меня!

– Джонни, я же уже говорил тебе про то, что у нас, на Юге, нет почти ничего из нужного для войны.

– Помню.

– Вот и будем это самое «ничего» превращать в «хоть что-то». Производство оружия, патронов, кое-какой необходимой амуниции. А еще будем долго и тщательно думать над тем, как это самое оружие использовать. И кто его будет использовать. Ты ведь не думал, что я прямо сразу брошусь раздавать его всем желающим?

– Я думал, что ты его будешь продавать, – подумав, все же ответил Джон. – Многозарядное ружье должны покупать.

– Консерватизм! – поднял я вверх указательный палец. – Там, наверху, он особенно силен. Пока их в задницу острым не ткнут, не почешутся. Нужно будет как следует задуматься о своих людях. Умеющих стрелять, но вместе с тем считающих не зазорным подчиняться такому безвестному юнцу, как я.

Джонни понимающе загрустил. Всем было известно, что без какой-никакой известности на тебя как на командира никто и не посмотрит.

– Не делай грустное лицо. Есть у меня идеи и по решению этой проблемы. Сложно будет? Да. Но все возможно.

– А…

– Сейчас не скажу. Потом. Заодно и сам как следует подумаешь, может, что полезное в голову придет. Потом расскажешь, сравним. Сейчас же лучше поговорим о делах более приятных. Например, о том, что теперь ты очень завидный жених…

– Ви-ик!

США, близ Бэйнбриджа, июль 1860 года

Вернулись. Не знаю, могу ли в полной мере назвать земли семьи Станич своим домом, но в настоящий момент они ближе всего к этому определению. И еще с того самого момента, как поезд остановился у бэйнбриджского вокзала, я успокоился насчет отсутствия угрозы не на девяносто девять, а на все сто процентов. Тут, в краях, где Станичи были своими, не грозило абсолютно ничего.