Конфетка для ковбоев

Руки ласкают тело, пальцы скользят по раскрытой плоти, Шон скользит ими по колечку ануса, чуть надавливая, Кэндис теряется в ощущениях. Она так возбуждена и тело требует разрядки, того, одного быстрого оргазма было так мало. Это невыносимая пытка, когда он так делает. Она ерзает попкой, стонет, что-то шепчет.

Снова звон бляшки ремня, крупная головка вместо пальцев скользит по ее промежности. Она оседает сама, насаживаясь на член, издает громкий стон.

— Ты так соскучилась, Конфетка?

— Да… очень.

— Давай, двигайся сама, как ты хочешь.

И она начинает приподниматься и снова оседать, Шон, не переставая, ласкает ее грудь, сжимая талию, спускаясь на ягодицы. Кэндис ловит свой ритм, теперь она имеет полную власть над этим сильным мужчиной. Колечка ануса касаются пальцы, они скользят по нему, размазывая ее влагу и сперму Лукаса, это так порочно и так возбуждающе.

— Да… ааааа…. Шон…боже…. сейчас….дааааа.

Кэндис кончает так внезапно, сжимая своими стеночками член Шона, он следует за ней, прижимая к себе, рычит ей в шею, пульсирует, сперма выплескивается сильными точками, тяжело дышит, его оргазм долгий.

— Да, девочка, да, моя любимая.

Это так невероятно и так чувственно, что у Кэндис наворачиваются слезы.

— И я люблю тебя. Люблю тебя и Лукаса, очень сильно.

— Ты что? Тебе больно? Кэндис?

— Нет, нет, все хорошо. Просто я счастлива, пообещай мне кое-что.

– Все что угодно.

– Я не хочу больше спать одна.

– Хорошо, ты никогда больше не будешь спать одна, мы с Лукасом тебе обещаем.

– И еще я очень боюсь вашу маму. И мне так странно идти на ужин и встречаться с ней, я, наверное, там умру от страха.

— Не говори глупостей, все будет хорошо.

Шон снова берет ее на руки и несет наверх, до ужина всего час, надо собраться, но все равно внутри такой мандраж, что трясутся руки. Их мать может выкинуть любой фокус, она так и не знает, о чем они там договорилась, но если ужин пройдет хорошо, то и дальше все будет хорошо.

Глава 48

— Я не понимаю, к чему весь этот спектакль? Зачем устраивать этот ужин?

— Эмили, это наши дети, это твои сыновья. С чего ты решила, что ужин с ними — это спектакль?

Том Паркер смотрел на свою жену и снова не понимал ее поведения. После того, как несколько недель назад к ним пришли Шон и Лукас и объявили открыто, что любят одну девушку, Эмили не находила себе места. Она до последнего считала, что это все шутка, мальчики наиграются и опомнятся.

— Это все влияние твоей матери, Барбара даже с того света делает все мне назло.

— Ты преувеличиваешь.

— Да я бы рада преувеличивать, но это все происходит на самом деле с моими сыновьями. С нашими сыновьями!

Эмили нервничала, не могла попасть сережкой в мочку уха, ужин должен был начаться буквально через несколько минут, а от своего мужа она не видела никакой поддержки.

— Наши дети сделали свой выбор, пришли и сказали об этом нам, они не прячутся и ничего не скрывают, что говорит о серьезности их отношений. Хотя могли совершенно не делать этого, зная твой склочный характер.

— Как у тебя все просто. Да, конечно, твоя мать жила с двумя мужиками, ты вырос в этом, куда уж мне тебя понять.

— Прекрати трогать мою мать и отцов. Прекрати так себя вести.

— Как так?

— Как злобная, всем вечно недовольная склочная баба, — Том повысил голос и с укором посмотрел на жену.

— Что-то раньше тебя все устраивало.

— Раньше я молчал, а сейчас молчать не буду, когда дело касается моих детей и их счастья.

— Как снова у тебя все просто. Сыновья живут с одной девкой, не пойми с какой окраины, непонятно, кто ее мать и как она ее воспитала. А отец ее, оказывается, наш доблестный шериф. Это у вас такая мужская солидарность? Вы оба кого-то там втихушку потрахивали и считали, что это в порядке вещей.

— Я уже попросил прощения и не один раз. Ты простила, но, видимо, не забыла и не забудешь никогда. А простить — это не значит задевать и унижать постоянно, припоминая по каждому поводу. Не заставляй меня жалеть о своих словах. Я виноват, очень виноват и перед тобой, и перед той женщиной, но я, увы, не могу вернуть прошлого. Поэтому очень тебя прошу, Эмили, не заставляй своих детей себя ненавидеть.

— Но я ведь хотела им лучшего будущего.

— Они сами выбрали такое будущее, это их выбор, а не наш.

Эмили наконец застегнула сережку, одернула черное платье — футляр, пригладила идеально уложенные волосы, судорожно вдохнула через нос. Ее всегда начинало трясти, когда она затрагивала тему измены мужа. Может быть, на самом деле, не стоило тогда прощать его, а стоило разойтись и жить каждому счастливо своей жизнью.

Она была воспитана в очень консервативной семье, даже потом открывшаяся правда о братьях Паркерах и одной женщине на двоих, которой была ее свекровь, повергла ее в шок. В случае развода она боялась гнева своего отца, его упреков в том, что именно она была бы виновата в том, что муж гульнул на сторону. Но ведь она не виновата, вот в чем несправедливость. Именно после тех событий Эмили стала другой. Надела маску благополучия, ушла вся в работу, приумножая состояние и влияние фамилии Паркер.