– Тай! – делает злобную моську. Сжимает кулачки и на месте подпрыгивает.
Я должен испугаться, но мне становится смешно.
Треплю её по макушке, привожу в беспорядок и так распущенные волосы.
– Не дам. Маме сейчас твоей позвоним.
Как знал, что номер понадобится. Хотел сегодня вечером спросить, как идут дела с информированием родителей.
Да, мне не терпится снести к чёртовой матери это здание.
А теперь ещё и отобрать у кое-кого родительские права.
Это ненормально же, что ребёнок гуляет в центре города. Один.
А если бы её не я нашёл, а кто-то другой?
Бесит, чёрт возьми.
Быстро набираю воспитательницу, у которой уже имеется два крупных косяка. То детей в саду оставляет без присмотра, то её дочь бродит непонятно где.
Прикладываю телефон к уху, наблюдая за Евой. Она крутится, смотрит кому-то на стол. А потом ко мне поворачивается. Буравит грустным взглядом, открывает ротик и тычет туда пальчиком.
– Ням-ням отю.
Третий косяк. Ушла на работу, не покормив ребёнка? А почему она вообще не взяла её с собой?
Неважно. Всё это – неважно.
Гудки на том конце провода обрываются.
– Да? – слышится дрожащий и еле слышимый голос. – Простите, мне сейчас некогда, если это неважно, позвоните попозже.
– Важно, – чеканю, ладонью подзывая к себе официанта. Девчонка как раз проходит мимо меня, и я указываю в детское меню, в каждый пункт. – Я встретил твою дочь на улице. Адрес скину сообщением, не задерживайся.
Глава 8
– Ты ешь, как котёнок, – с интересом наблюдаю за ребёнком, подперев голову рукой. Я заказал полностью детское меню, а всё, что она попробовала, – по ложечке из каждого блюда. И упорно тянется к молочному коктейлю, который я у неё отбираю.
Не капризничает, но дуется, поглядывая на меня исподлобья.
С виду куколка-куколка, а по характеру… та ещё веселушка и дебоширка. Но в садике она была другой. Грустной, зажатой.
– Коёнок, – повторяет за мной, покачивая головой в такт музыке, играющей в кафе. – Мяу-мяу. Табачка. Ав-ав.
– Молодец, – хвалю её и нервно посматриваю на часы Патек Филипп. Мои любимцы. И как бы брат не пытался склонить меня в сторону Ролекса, своим вкусам не изменяю.
Я скинул Милане сообщение сорок минут назад. И уже опоздал на совещание. А через двадцать минут у меня встреча. Но на неё я, чувствую, тоже не попаду.
– Пи-пи отю, – вдруг проговаривает куколка, уставившись на меня огромными голубыми глазами.
– Пи-пи? – нервно сглатываю. – В туалет?
Активно кивает.
– Та-а-а.
И ножки вместе скрещивает, показывая, как ей невмоготу.
Только сейчас замечаю, что она без носков и в босоножках разного цвета. Один более розовый, другой светло-оранжевый. Её дальтоник одевал?
Блин, не время об этом думать.
Мне как с ней поступить? В туалет вести? А она сама справится? Нет, конечно, не сможет. Варя, дочка Руслана, ещё на горшок ходит. В этом я уверен на сто процентов. А они одного возраста. Она в унитаз не провалится, если я её одну в кабине оставлю?
Или мне нужно поддерживать её? И как? Подмышки? Или кричалками: «Давай-давай»?
– Дождёмся твою маму, – говорю серьёзно, не решив, что делать. Вижу, как слезятся глазки, и уже чётче прошу: – Пожалуйста.
Родители в детстве твердили, что это слово помогает.
– Ева!
Знакомый голос проникает не только в уши, но и в самую грудь, как стрела. Приносит за собой облегчение. Впервые в жизни я заволновался так, что по спине скатилась предательская капля пота.
Девушка, которую видел вчера в детском саду, несётся сломя ноги. Не представляю, как она балансирует на высоких каблуках и в узкой юбке, выделяющей красивую фигуру.
Если в первый раз не заметил её, то сейчас… радует глаз. Хорошенькая фигурка. Собственно, как и миловидное перепуганное личико.
Всматриваюсь в большие глаза, в которых плещется растерянность, испуг и переживание.
Милана подлетает к нашему столику.
И под громкий радостный вскрик: «Ма-ма!» – обнимает дочь, падая рядом, на кожаный красный диван.
– Как я рада, что ты в порядке, – дрожащим голосом еле-еле выдавливает из себя.
Нет. Только не это.
По щекам шатенки текут тонкие ручейки. Она поджимает искусанные красноватые губы и крепче стискивает малышку, из-за чего та невесело произносит:
– Сино.
Милана с трудом отлипает от неё и не может сдержать слёзы, которые постоянно смахивает ладонями с лица.
– Прости-прости, – улыбается дочке.
У меня смешанные чувства. Я зол, но в то же время сердце сжимается в маленькую горошину, нанося неприятную боль.
Не представляю, что чувствует мать, когда ей говорят, что ребёнок пропал.
Думаю об этом – и тошно становится. И страшно. За ребёнка.
Так и хочется накричать на неё. За её безалаберность. И устроить допрос: как так вышло?
Но она же не виновата. Если я всё правильно понял…
Ева говорила, что была с папой. Это первое.
А второе… Я заметил, что, когда они вместе, наряжаются в одинаковые цвета. Гармонично так, красиво. Маме не плевать, как одета её дочь, она не покупает вещи по принципу «лишь бы было». Подходит к этому ответственно, хотя я уверен, крохе всё равно. Да и сегодня она не так опрятна, как всегда.
Что уж говорить… На ней, кажется, осеннее платье.