Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка

Поначалу я знал о Харрисоне только то, что он живет под вымышленным именем в невесть где находящемся отеле «Мэдисон». Чтобы представить себе картинку, которая мне тут же приходила на ум, вспомните о возбужденных против него исках по делам о клевете, о всеобщем возмущении, обо всех тех больших шишках, которые взялись преследовать Харрисона в 1957 году, когда он продал «Конфиденталь» и исчез из поля зрения общественности. Должно быть, его попросту раздавили как некую фригийскую жертву. Таким образом, Роберт Харрисон, бывший издатель «Конфиденталя», живущий невесть где, в каком-то месте под названием отель «Мэдисон», мысленно представлялся мне следующим образом: скрывающийся от всех на свете пятидесятилетний мужчина, на все замки закрывшийся в номере отеля, откуда отчетливо виден лишь вентилятор кондиционера в ресторане быстрого питания, будто бородатым мхом, обвешанный всевозможной нью-йоркской гадостью. Так было до тех пор, пока я не увидел отель «Мэдисон», красотку Реджи, недавнюю мисс «Би-эм-эс» Канады, — и галстук Роберта Харрисона.

Отель «Мэдисон» на Восточной 58-й улице, между Пятой и Мэдисоном, оказался чертовски шикарным и консервативным старым местечком, полным больших прекрасных номеров. Я увидел роскошный вестибюль со сливово-коричневыми стенами и множество слуг в белых манишках. Сестра Харрисона по имени Хелен, вежливая, тихая женщина с седовато-светлыми волосами, которая все эти годы являлась его личной секретаршей, открыла дверь, и за дверью оказалась та же самая квартира, в которой, как я позднее выяснил, Харрисон жил и во времена расцвета «Конфиденталя». Там имелась тридцатифутовая гостиная, сплошь отделанная ярдами многогранных зеркал, где располагались бар с выставленными на нем смехотворными новинками, карликовое тропическое деревце, с ветвей которого свисала деревянная обезьяна, охряного цвета предметы искусства в стиле «нео-Молох», черная и темно-коричневая мебель. Общий эффект создавался такой, как будто дизайном этой гостиной занимался декоратор, работавший в стиле «модерн Малайского полуострова». Очень скоро из одной из двух боковых комнат появился Харрисон. Он протопал по уложенному от стены до стены ковру, на ходу завязывая галстук.

— Вы уже позавтракали? — спросил он меня. Дело было во второй половине дня. — Я сижу на этой проклятой диете. Давайте пойдем в «Линдис». Я больше не могу этого выносить — я и так уже сбросил два фунта. Мне необходимо хоть что-то поесть. Какую-нибудь там рыбу или что-нибудь еще. Вот что, я, пожалуй, закажу копченую лососину.

Судя по его фотографиям 1957 года, Харрисон, теперь уже пятидесятидевятилетний и седовласый, вполне мог набрать самую малость веса в мешках под глазами и на слегка обветренных щеках, однако он по-прежнему предпочитает длинные, небрежно зачесанные назад волосы, совсем как Джон Холл в «Урагане», а также шелковый галстук, как-то по-особенному безумно отходящий от воротника его спортивной рубашки. Далее, Харрисон по-прежнему говорит с акцентом бродвейского промоутера — таким акцентом, который словно бы создается некими потайными клапанами. Голос у Харрисона гортанный, но его как бы смягчает нечто вроде трубки доктора Грабова.

А затем, я даже точно не помню откуда, вдруг материализуется блондинка по имени Реджи. Эта Реджи — одна из тех девушек, которые поражают тебя скорее как некий ансамбль, хор, живая картина, яркое колониальное животное, нежели как одна-единственная персона. У Реджи имеются невероятно пышная светлая шевелюра, шуба белого меха, опять же такая пышная, что из-за нее Реджи кажется поперек себя шире, а также собачка удивительной породы: игрушечная борзая по кличке Тесси. Хелен и Реджи тут же вспоминают, как она недавно сожрала что-то неподходящее, и вступают в дискуссию, чтобы выяснить, безопасно ли будет оставить Тесси в квартире вместе с Хелен, пока мы втроем отправимся в «Линдис». Собачка выглядит совсем как самая настоящая борзая, если не считать того, что она всего два фута в длину и одета в комбинезончик.

Пока женщины спорят, Харрисон показывает мне экземпляр своего последнего детища, газеты под названием «Инсайд ньюс», которую он начал издавать в прошлом году.

— Что вы о ней думаете? — спрашивает он.