Конфискованная земля

Мастан знает эту историю. Оттого-то он и не оставляет деревню Караахметли в покое, строит людям козни, изводит даже по мелочам. Один раз — это было уже во время его последнего приезда — зайдя в кофейню, он поймал обрывок фразы: «В нашем Караахметли…» Тут и началось:

— Кайран надо говорить! Что еще за Караахметли? Или вам не нравится государственное название?

— Так наши деды говорили, — возразил Салтык. — Стало быть, от аллаха это название.

— Посмотрите на этого голодранца — не нравится ему название, которое дало правительство!

— Так уж мы привыкли. Последний человек тот, кто обычаев не уважает. Деревня — Караахметли, а мы — караахметлийцы.

Мастан, тяжело дыша, схватил парня за грудки.

— А если приедет каймакам[9] и спросит, что это за деревня, как ты ответишь?

— Караахметли.

Мастан стукнул кулаком по столу:

— Спроси у любого, каждый скажет тебе — Кайран!

— Пусть говорит, а мы не признаем.

— Аллах свидетель, с вами до белого каления дойдешь! Раз ты не признаешь названия, которое дало государство, это все равно, что ты не признаешь самого государства, понял?

Салтык пожал плечами.

— Кто едет к нам по делу, тот называет нашу деревню Кайран, а свои — Караахметли. Так уж повелось.

— Я вам покажу Караахметли!

Вся кофейня примолкла. Мастан расстегнул две пуговицы на минтане[10] и начал выколачивать наргиле. Он чувствовал себя победителем.

И тут в разговор ввязался Сейдали. За ним уже давно закрепилась слава опрометчивого человека.

— Ага… — начал он.

Мастан волком взглянул на него.

— Ага, — продолжал Сейдали, — мы говорим Юсен, а в городе говорят Хусейн. Так и с названиями.

Мастан положил наргиле на стол.

— Ты что, в материнской утробе научился говорить Юсен?

— Да уж научился…

— Так же научишься и Кайран говорить. Трудно, что ли? Деньги за это платить не надо.

Сейдали не сразу нашелся. Все понимали — он вступил в неравное единоборство. Хватит ли у него смелости продолжать? Но он не отступал:

— Ага, а почему бы тебе не научиться говорить Караахметли, если уж аллах дал деревне такое название?

Мастан вскочил, будто его иголкой укололи. Лицо залилось краской.

— Разбойника… — завопил он, — разбойника ставите выше меня… Выше государства, каймакама, вали…[11] Выше президента! Еще спрашиваете, почему я против… Это же разбойник! Разве можно его именем называть деревню? Это же позор вам всем на долгие годы! Я вот сообщу каймакаму, узнаете, как идти против государства…

По кофейне прошел ропот возмущения. Что-что, а уж называть Караахмета разбойником — этого никто не мог стерпеть.

— Это ты про кого так говоришь, про Караахмета? — выкрикнул Хасан.

— А ты как думал, дорогой? Не про моего же дядю…

— Упокой аллах его душу! — дружно вздохнули во всех углах.

Мастан забегал по кофейне, запыхтел:

— А еще мусульманами себя считаете! Мо́литесь за упокой души разбойника и злодея! Он разорял и убивал людей. Это такой нечестивец, каких свет не видывал!

— Аллаху лучше знать, Мастан.

— Да что вы понимаете в делах аллаха! — Мастан заахал, качал головой. — Будете в аду гореть, это я вам точно говорю. Караахмет — бунтарь, разбойник, мерзавец!

— Не говори лишнего, Мастан, — тяжело поднялся с места Хасан.

— Ты еще будешь меня учить!

— Не говори лишнего. — Хасан отмахнулся от него, как от мухи. — Караахмет — мой прадед. Я не позволю называть его мерзавцем.

Мастан оторопело уставился на Хасана.

— Он мне не позволит! Мерзавец твой Караахмет, мерзавец и есть!

— Ага, ты мне в отцы годишься. Я чту твой возраст. Не лишай меня почтения к тебе!

— Ты сам из бандитского рода! Где уж от тебя почтения ждать, разбойничье семя!

Хасан схватил со стола пепельницу и запустил ею в Мастана. Тот пригнулся, и она врезалась в картину «Прекрасная Фатьма»[12], висевшую на стене. Крестьяне окружили Хасана, усадили в углу. Мастан стоял и бормотал что-то скороговоркой себе под нос. Опомнившись, Хасан вскочил, ринулся к двери и, рывком распахнув ее, вышел.

— Я тебе покажу, нищий ублюдок! — донеслось ему вслед.

3

Снова нам выпала доля злая,

  Что с нами станется — я не знаю.

Кул Халиль

[13]

С того дня прошло около недели. Хасан сидел в кофейне, опершись на обитый железом стол, и не шевелился, словно заснул сидя. Послышался привычный скрип двери. Вошел Мастан, важный, как всегда. Пиджак сзади оттопыривался, и виднелась серебряная рукоятка пистолета.

— Хасан!

Тот даже головы не поднял.

— Что?

— Мне нужно с тобой поговорить.

— О чем?

— Об ипотеке.

Хасан медленно повернулся к Мастану, внимательно посмотрел на него.

— Мы же условились: после урожая. И ты был согласен.

— Не отрекаюсь. Но с тех пор прошло много месяцев, а я от тебя еще ни куруша не получил.

— Вот соберу урожай — будут деньги.

— Не подыхай, мой осел, — новый клевер вырастет, тогда и поешь!.. Ты уже привык считать, что я прощаю долги. А на этот раз придется отдать.

— Иначе заберешь поле?

— Уговор был такой.

— Ну что ж, попробуй. Узнаешь, легко ли у человека поле отнять!