Конфискованная земля

Только об этом мечтал Хасан, только этим и жил. Был он раньше обыкновенным крестьянским парнем: любил землю и от людей не бегал. А теперь словно подменили человека. Даже земля теперь не интересовала его. Ему все равно было, влажная она или сухая, песчаная или глинистая, кроты по ней ползают или скорпионы. Только бы уродила в этом году! Урожай, урожай — вот что было для него сейчас важнее всего на свете! Он все время следил за погодой, подсчитывал, прикидывал, как бы собрать побольше. Конец ноября, а первый снег уже выпал, укрыл землю легкой тонкой простыней. Выпади его побольше — будет урожай обильным и ранним. Голова раскалывалась от всех этих дум!.. Иногда, усталый, он разрешал себе мечты о новой жизни с Алие и был почти счастлив. Но стоило ему очнуться от грез и вернуться в реальный мир, как тоска с неослабевающей силой подступала к нему, и он тысячу раз проклинал свое поле, свою деревню и свою судьбу.

Даже во время свиданий с любимой он иногда замолкал и устремлял вдаль неподвижный взор.

— Что с тобой, Хасан? — спрашивала она. — Уж не заболел ли?

С дрожью в голосе он начинал рассказывать ей о крестьянской судьбе; и чем больше рассказывал, тем острее чувствовал людское горе. Он говорил о семенах, о несбывшихся надеждах, о незасеянных землях, об отчаявшихся людях, о черепахах… Говорил, говорил…

Когда Алие в первый раз услышала о черепахах, она, несмотря на весь трагизм повествования, не выдержала и залилась звонким смехом, живо представив себе, как эти чудные создания неуклюже ползают по всей деревне. То, что рассказывал Хасан, казалось ей сказкой, немного странной, но забавной, веселой.

А потом Алие и в самом деле увидела в деревне черепах. С тех пор она перестала смеяться. Черепахи показались ей семиголовыми чудовищами, сказочными злыми духами. До какой же крайности должны дойти люди, чтобы лазить по горам и собирать там этих никому не нужных тварей! Постепенно у нее начали раскрываться глаза на подлинную жизнь крестьян.

Все разговоры Хасана с Алие кончались тем, что, забыв о земле, семенах и черепахах, они упоенно мечтали о своей будущей жизни, мечтая о том дне, когда они вместе покинут деревню.

— Ты наденешь красное платье… — говорил Хасан.

«Красное платье» — эти слова вливались в сердце девушки струей горячей радости.

Для Хасана они тоже были полны значения. Когда Алие сбросит прежнюю одежду и оденется в красный бархат, она перестанет быть дочерью Мастана. Она будет его, Хасана, женой. Платье на ее плечах, купленное отцом, было для него олицетворением прошлого, а платье из красного бархата, которое она себе сошьет, — символом их будущих счастливых дней, всего светлого и прекрасного, что ожидает их.

Алие спрятала бархат на дно сундука, где с самого ее рождения копилось для нее приданое. Иногда она закрывалась в своей комнате на ключ, с бьющимся сердцем доставала заветный сверток и долго смотрела на него. Ах, когда она его наденет? Какой счастливый это будет день! В платье из этой яркой переливающейся материи она будет такой красивой! Все беды останутся позади. Она мысленно уносилась в это безоблачное будущее, далеко-далеко, туда, где начинается море… Рядом с ней ее Хасан, нежно поглаживает ее волосы. Он найдет себе хорошее место, поступит работать, а она будет готовить ему обед, штопать носки, с нетерпением ждать его по вечерам.

Неожиданные шаги за дверью, голос отца или матери обрывали сладкие мечты Алие, и она торопливо засовывала сверток в самый дальний угол сундука. Ах, придет ли тот день, когда она, ничего не боясь, наденет свое красное платье и не будет больше никогда снимать?..

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда ячмень я сеял,

Не видел ни ночи, ни дня.
Ты по ветру все развеял,
Все отобрал у меня.

(Из народной песни)

Неспокойно было у Хасана на душе. Тяжелые предчувствия неотступно терзали его. Как затравленный зверь, он каждую минуту ожидал от судьбы нового удара.

Ко всему еще и мать слегла. Пережитые волнения доконали ее. Хасан не знал, что и делать — то ли в поле идти, то ли за ней смотреть. У него голова кругом шла, когда он вспоминал о созревавших хлебах. В этом поле заключалось не только его будущее, но и будущее его матери и его Алие. Но он не мог бросить больную мать одну и уйти работать.

Пришло время жатвы, колосья стояли желтые-желтые. А матери становилось все хуже. Она совсем не поднимала голову от подушки.

Работая по полдня, Хасан с грехом пополам сжал и убрал в копны свою пшеницу. Приближалась пора молотьбы, требующей напряженного круглосуточного труда.

Соседи Хасана давно уже убрали свой скудный урожай — три — пять мешков, долго ли управиться? — и теперь собирались поденничать.

Хасан сидел у изголовья матери, глубоко задумавшись. Усталый, глаза красные, воспаленные… У матери сердце сжималось от жалости к нему.

— Ты поди, — тихо говорила она, — поди в поле, сынок.

— Время еще есть.

— Иди, иди, — шептала она чуть слышно, — мне лучше.

— Успею еще.