Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Выступая, если не ошибаюсь, в 1990 году с трибуны Мавзолея на Красной площади, М. Горбачев произнес великолепные слова: нельзя неправедными средствами добиваться праведных целей. Будь это эпиграфом к программе взаимоувязанных мер и действий, сообщавших советскому обществу и государству новое качество, их можно было бы горячо приветствовать. Будь они хотя бы обязательством не ощипывать правду и перестать юлить. За одно это президенту перепала бы какая-то толика общественного признания, к тому времени изрядно поиздержанного.

Но перелома не случилось. Призыв к праведности был обращен вовне. Для власти праведность и, шире, нравственность – неудобство, которое приходится терпеть, если не удается его обойти, и почти никогда – пробный камень при выборе истинного и достойного. В наше антивремя, в эпоху перевернутых понятий и передернутых ценностей, торжества потребительской психологии на микро– и макроуровне, считается дурным тоном, почти скандалом апеллировать к принципам, к здравому смыслу, к судьбам цивилизации.

Эгоизм правит миром. Он – критерий полезного и ущербного, дозволенного и запретного, дискуссионного и безальтернативного. Нейтралитет обозвали аморальным. «Мешает» отождествили с «угрожает». А с тем, кто угрожает, какое может быть добрососедство и партнерство? За подлинную стратегию здесь слывет «политика рассчитанного и последовательного принуждения», не исключающая никаких крайностей. Если это прогресс, то что же надо считать вырождением?

Глава 6. Могут ли ужиться милосердие и государственный резон, свобода совести и атеизм?

Серия моих записок М. Горбачеву так или иначе замыкалась на издревле будоражившую людей дилемму – на соотношение двух типов мышления, двух начал, что еще называются душами и заведуют поступками индивидуумов. Одно полушарие головного мозга калькулирует, вычисляет, примеряет, ориентируясь на кг, км, часы и секунды, доллары и рубли. Другое – селектирует «хорошо или плохо», сообразуясь не с удобством и выгодой, а больше с этикой, культурой, нравственностью. Констатация, положим, не ахти какая новая, но актуальная. Гипертрофия первого ведет к хищничеству, а погружение во второе – к парению в облаках.

Попытки восстановить мои авторские права на записку по делу Маттиаса Руста и на меморандум относительно празднования тысячелетия введения христианства на Руси окончились пока безрезультатно. Жаль, потому что эти далекие один от другого сюжеты могли бы проиллюстрировать не композицию декораций, выставлявшихся для всеобщего обозрения, а некоторые подспудные течения и приметные водовороты перестройки.

Перелет М. Руста из Финляндии в Москву с посадкой на Красной площади наделал массу шума. Понятие «фурор» тоже подошло бы, если бы пресловутый государственный резон не подмял элементарное милосердие. Юноша совершил почти невозможное – он прошил тысячекилометровую борозду через слывшую чуть ли не самой совершенной в мире систему ПВО и доказал, что жизнь богаче на сюрпризы любой фантазии. Таким, кстати, был мой спонтанный комментарий на вопрос одной гамбургской газеты: поблагодарить бы М. Руста за то, что протер всем очки, и отправить к родителям домой с советом не повторяться. Я искренне надеялся, что советская сторона великодушием по отношению к юноше запечатлит новое мышление в деле. Не только надеялся, но публичными выступлениями старался показать М. Горбачеву преимущества именно такого порядка действий.

Развитие, однако, приняло другое направление. Мне было невдомек, что генеральный искал в ту пору безотказный предлог, позволявший ему взнуздать и засупонить военных. Генералы и адмиралы – не партсекретари в регионах и отчасти в республиках. Здесь перевыборы не назначишь, чтобы «демократически» избавиться от неугодных. И вдруг как манна небесная М. Руст. Нежданный и столь желанный подарок.

Наполеон в деланом гневе швырял на пол драгоценные фарфоровые сервизы. Наш государь принялся расшвыривать головы военных. В отставку отправились министр обороны С. Соколов, командующие ряда военных округов и родов войск, генералы, просидевшие лишнюю пару-другую штанов в центральном и периферийном аппарате управления. «Неблагонадежных» списывали с действительной службы пачками. Исторические параллели просятся на кончик пера. Но они всегда условны и подчас опасны. Не буду их выстраивать. Ограничусь замечанием: легкомоторная «Цессна» М. Руста возымела эффект, которому могло бы позавидовать крыло стратегической авиации США.

Советским вооруженным силам пришлось принять на себя ушаты грязи, как если бы было проиграно жизненно важное сражение. Запевалой выступал М. Горбачев. Его старались превзойти соратники и будущие (или уже тогдашние?) конкуренты. С этого момента армия, авиация и флот утратили репутацию баловней нации и причитающийся солдату в любой стране иммунитет против поношения. Вооруженные силы вошли в трясину затяжного кризиса и нескончаемых реорганизаций.