Конформист

Улицы на окраинах города были пустынны, тихи и мрачны, почти мертвы, словно конечности огромного тела, чья кровь вдруг собралась в какой-нибудь одной точке. Но как, только машина стала приближаться к центру, Марчелло и Джулии все чаще начали попадаться группы жестикулирующих и кричащих людей. На одном из перекрестков Марчелло затормозил и остановился, чтобы пропустить вереницу грузовиков, битком набитых юношами и девушками; они размахивали флагами и лозунгами. Украшенные знаменами и перегруженные грузовики — люди цеплялись за крылья и ступеньки — толпа, заполнившая тротуары, приветствовала беспорядочными аплодисментами. Кто-то сунул голову в окошко машины Марчелло и проорал в лицо Джулии: "Да здравствует свобода!" — и тут же исчез, словно его засосала черневшая вокруг масса народа. Джулия сказала:

— Не лучше ли вернуться домой?

Почему? — спросил Марчелло, следя за дорогой сквозь ветровое стекло. — Они так довольны и, конечно, не собираются причинять никакого зла. Сейчас поставим где-нибудь машину и пойдем пешком, посмотрим, что происходит.

— А машину не украдут?

— Что за глупости!

В своей обычной задумчивой, спокойной, терпеливой манере Марчелло вел машину по запруженным людьми улицам центра. В рассеянной полутьме светомаскировки отчетливо было видно движение толпы — она собиралась в группы, сливалась, растекалась, бежала, но все эти разнообразные перемещения определялись одним только искренним ликованием в связи с падением диктатуры. Незнакомые люди обнимались посреди улицы, кто-то долго стоял неподвижно, молча, внимательно наблюдая за проезжавшими мимо разукрашенными грузовиками, а потом вдруг, сорвав с головы шляпу, выкрикивал слова приветствия; кто-то, словно передавая эстафету, перебегал от одной группы к другой, неся с собой возбуждение и радость; кто-то, охваченный внезапным приступом ненависти, грозил кулаком закрытому темному зданию, где помещалось недавно какое-нибудь государственное учреждение.

Марчелло заметил, что было очень много женщин под руку с мужьями и иногда с детьми, чего не случалось со времен принудительных демонстраций при фашистском режиме. Колонны мужчин, полных решимости, словно объединенных тайной принадлежностью к одной партии, формировались и какое-то время маршировали под аплодисменты, а затем растворялись в толпе. Большие группы окружали и с одобрением слушали всякого стихийного оратора, другие собирались вместе и во все горло распевали анархистский гимн. Марчелло осторожно вел машину, терпеливо и почтительно объезжая скопления людей и медленно продвигаясь вперед.

Как они довольны, — добродушно и едва ли не разделяя энтузиазм толпы заметила Джулия, вдруг забыв о своих страхах и собственных интересах.

— На их месте я вел бы себя точно так же.

Они поднялись по Корсо, по-прежнему в окружении толпы, следуя за двумя-тремя медленно продвигавшимися вперед машинами. Затем Марчелло пропустил колонну демонстрантов и сумел свернуть в переулок. Он быстро проехал по переулку, завел машину в маленькую, совершенно пустынную улочку, остановился, выключил мотор и, повернувшись к жене, сказал:

— Выходим.

Джулия вышла, не сказав ни слова, и Марчелло, тщательно закрыв окна, направился вместе с ней к улице, откуда они приехали. Теперь он был совершенно спокоен, отрешен и полностью владел собой, именно такого самочувствия он добивался весь день. Однако Марчелло внимательно следил за собой, и, когда они снова попали на заполненную народом улицу и в лицо ему взорвалась бурная, беспорядочная, искренняя, агрессивная радость толпы, он сразу с тревогой спросил себя, не вызывает ли она в нем отрицательных эмоций. Нет, подумал он, разобравшись в своих чувствах: я не испытываю ни сожаления, ни злобы, ни страха. Он был действительно спокоен, безразличен, почти вял и готов был наблюдать чужую радость, правда, не участвуя в ней, но и не воспринимая ее как угрозу или оскорбление.