На самом деле, если бы в тот момент достигли какого-нибудь компромисса и главу клана Цзи мирно выслали бы или в деревню, или куда-нибудь за границу, план князя мог осуществиться. Прозорливый верный приближенный князя по имени Цзы Цзяцзы непрерывно предлагал решения спорного вопроса, но Чжао-гун упорно отказывался согласиться на любые условия. Тем временем старый слуга семьи Шусунь, оставленный за главного в отсутствие хозяина, собрал своих домочадцев и обратился к ним с такими словами: «Мы – подчиненные. Мы не смеем претендовать на знание интересов всего государства. Что для нас лучше – чтобы глава семьи Цзи остался жив или чтобы он умер?» Таким образом он напоминал своим слушателям, что они служат не лускому князю, а семье Шусунь. Сами по себе дела дома Шусунь для них намного важнее, чем государственные дела. И поэтому следует подумать о том, что будет с семьей Шусунь и, конечно, с жалованьем ее слуг, если дому Цзи придется пасть и князь снова захватит бразды правления. «Если глава дома Цзи погибнет, это будет означать и конец главы рода Шусунь», – немедленно отозвались все.
Интересы кланов Цзи и Шусунь были в основном идентичны. Это значило, что клану Цзи будет выслана помощь. Решение было единогласным, и немедленно были подняты войска, которые должны были идти на выручку Пинцзы. Клан Мэнсунь также, не теряя времени, присоединил свой отряд к спасательной экспедиции. Атакованная объединенными силами испытанных в боях войск этих двух семейств, разношерстная армия луского князя почти не оказала сопротивления и была полностью разгромлена.
Итак, государственный переворот Чжао-гуна потерпел неудачу в течение одного дня, хотя мгновение казалось, что он успешно осуществится. Чжао-гун был вынужден спасаться из столицы бегством и уехать в Ци, где он провел семь лет в изгнании до самой своей смерти. Следует сказать, что Три семьи тиранически властвовали в Лу. Однако во внутриполитической ситуации был по крайней мере один плюс: вконец ослабевший княжеский дом, полностью лишенный влияния в сфере управления, довольствовался ролью лакея Трех семей, и поэтому хотя бы из других государств казалось, что в Лу не было волнений, связанных с престолонаследием. Еще важнее то, что знатные семейства, находившиеся у власти в Лу, не практиковали жестоких убийств князей. В этот раз впервые в истории Лу князь столкнулся с противодействием народа и был выдворен из страны.
В том же самом году молодой Конфуций вскипел в праведном негодовании при виде танца в восемь рядов, устроенного на переднем дворе дома Цзи. Вряд ли нужно тратить слова на описание чувств, испытанных Конфуцием, когда он смотрел на такую узурпацию царских прерогатив. Но исторические документы Лу молчат об этом, и до нас не дошло свидетельств о каких-либо действиях, предпринятых по этому поводу пока еще безвестным Конфуцием.
Однажды Конфуций сказал: «Пусть даже варвары на востоке и на севере от нас обладают государями, они все же уступают
После побега Чжао-гуна Цзи Пинцзы остался регентом. Поскольку он носил как украшение яшму, принадлежавшую по праву князю, когда Пинцзы умер, возник даже вопрос, не похоронить ли его вместе с этой драгоценностью. Как должен был отреагировать Конфуций, увидев такое положение дел? Как он мог примириться с этой самодовольной узурпацией Пинцзы пустующего луского трона? И что он думал о самом пустующем троне?
Видимо, у него возникли сомнения: ведь говорят, что и у варваров есть правители, так, может быть, у них управление лучше, чем в Лу? Эти опасения подавить было нельзя, и, вероятно, так у него возникла мысль о том, что следует уехать из Лу, отрезать себе путь к центральным княжествам и отправиться в земли варваров. Но с другой стороны, центральные княжества все же были отечеством культуры. Да, лускому князю пришлось уехать из своего государства, но Лу, в конце концов, было родиной Конфуция. В конечном счете он решил, что, возможно, ему следует остаться в Лу и в границах собственно Китая; но ему следует приложить все усилия к преобразованию Лу и улучшению условий в Китае.