Конго глазами художника

— Очень сожалею, но я не взял с собой вина. В другой раз, если сюда попаду, обязательно захвачу.

— Нет вина! Такое путешествие — и без вина. Как же так?

По деревне дорога стелилась широко, словно прошел паровой каток, но сразу за последними бананами она обрывалась. Дальше тянулась обычная узкая тропа. Мы шли, и шли, и шли, с бугра на бугор, с бугра на бугор. В длинной лощине впереди желтая нитка дороги подходила к деревне — серым крапинкам домов на темном фоне леса.

Мы вошли в лощину. Вдруг в воздухе что-то загудело, как самолет, прошло зигзагом у нас над головой, описало круг. Пропало, снова загудело и шлепнулось в сухую шуршащую осоку. Другой жук того же вида катил по дорожной пыли черный мячик из навоза антилопы. Он шел задом наперед и толкал мячик задними ногами. Выбрав подходящее место, выкопал ямку, загнал мячик туда и засыпал его землей.

На очередном взгорке нам попались следы льва. Нзиколи показал мне львиную тропу — натоптанную борозду в саванной траве.

Среди купленных мной идолов был один, которого мне приходилось всюду носить самому, мои товарищи не смели к нему даже прикоснуться. Жуткое изделие, от него буквально разило язычеством и злыми духами. На взгорке я поставил его на землю, прямо под открытым небом. Тряпка, которой он был обернут, порвалась и колыхалась на ветру, и содержимое живота грозило вывалиться.

Мы с Нзиколи шагали вдвоем. Носильщики, должно быть, застряли у Кроткого Нрава. На этой бесконечной тропе с ее однообразными буграми моя затея начала казаться бессмысленной, и на нас опять напала утренняя ипохондрия. Нзиколи умолк, он шел все медленнее, волоча ноги.

Я взял себя в руки, сосредоточился и попытался заставить нас обоих шагать быстрее. Главное — втянуться в ритм, а он уже все себе подчинит, как могучий, властный закон природы. Но энергии на настоящее усилие не хватало. Нзиколи плелся следом за мной, шаркая кедами и повесив руки на палку, которая лежала у него на плечах. Он брел сам по себе, не признавая меня, и словно дышал другим воздухом.

Я всю душу положил на то, чтобы заставить его идти быстрее. Но Нзиколи все больше отставал. И лицо его становилось все более недовольным.

— Нзиколи! Шагай быстрее, ползешь, как вошь. Только время теряем. Все на дорогу уйдет, ничего не успеем. Надо идти быстрее!

— Да, мосье.

На какое-то время Нзиколи как будто вернулся к действительности. Возможно, он даже велел своим ногам прибавить ходу и решил, что они подчинились, но тут же снова ушел в себя. Не иначе, думал о тканях и солнечной помаде, о ценах в Долизи и о том, сколько можно будет выжать из женщин в Занаге. Теперь он отставал от меня на несколько, сот метров и напоминал сломанную пальмовую ветвь, которая вяло качается на ветру.

Небо голубое, чисто голубое, чуть размытое, невесомое. Зной и дорога — серо-желтые, трава — сухая. Я знаю, что у Нзиколи один кед без подметки, совсем старый. Должно быть, ему неловко идти. Сам я, как представлю себя на его месте, сразу чувствую себя хромым. Ладно, сейчас не в обуви дело, главное — темп, престиж и упорство. Одинокий белый в дремучем лесу. На тебя глядит множество глаз — во всяком случае, ты этого заслужил. Подумать только: один в африканских дебрях…

Меня возмущает флегматичность Нзиколи. Куда это годится, он совсем отбился от рук. Хочется напугать его. Заставить его помучиться. Совсем немножко.

Это желание крепнет. А если я вдруг потеряюсь? Как он это воспримет? Во всяком случае, забеспокоится. От меня зависит продлить испытание ровно столько, сколько надо. Выйду, как только почувствую, что хватит прятаться.

Вот он, Нзиколи, далеко внизу, до смешного маленький. Медленно пересекает прямоугольник расчищенной дороги: белый, серый, опять белый песок. А теперь ступил на теряющуюся в высокой траве узкую, желтую, с розовым оттенком тропку. Отсюда его еле видно.

Я придумал достаточно изощренный план и предвкушаю его исполнение. Прибавляю шаг, чтобы увеличить просвет между нами. Дорога поднялась на пригорок, пошли рощицы баобаба и масличных пальм, какие-то кусты. Убедившись, что Нзиколи меня не видит, круто сворачиваю на боковую тропу. Высокая трава сразу смыкается за мной, видно от силы на метр-другой.

И мне вдруг становится страшно одиноко. После всех этих дней обоюдной зависимости и товарищества связи разом оборвались. Никто в целом мире не знает, где я нахожусь.

Слоновая трава схожа с осокой, только она суше, жестче, тоньше и цветом не желтая, а коричнево-рыжеватая. Коленчатый стебель почти мареновый. Метелки напоминают колоски. Тропа — высохшая глина с неровной клеткой трещин. Постоять здесь и посмотреть, как Нзиколи пройдет мимо? Нет, я слишком далеко забрался, трава высокая и густая, все заслоняет. Возвращаюсь на несколько шагов… Вот отсюда видно дорогу, здесь и встану.

Но при таком черепашьем ходе Нзиколи, наверно, появится нескоро. И у него ведь фантастическое зрение. Могу ли я хотя бы теоретически рассчитывать на то, что увижу его, а сам не буду обнаружен? Нет, все-таки стоит укрыться получше от глаз этого сына дебрей.