Конго Реквием

Эрван представился и, не особенно выбирая слова, объяснил причину своего визита. Человек-гвоздь. Лонтано. Грегуар Морван, его отец…

– Вы очень на него похожи.

Замечание удивило его: во время тех событий Фила была совсем девочкой.

– Вы его помните?

– Он был очень близок нам. Лимонада?

Значит, Старик поддерживал отношения с семьей одной из жертв. Эрван смотрел, как женщина наполняет стаканы, мысленно готовясь к новым сюрпризам. Пили молча. Первое действительно ледяное питье с момента его приезда в Конго.

Наконец он наклонился к Филе – они устроились на садовых стульях, лицом к качелям – и снова заговорил:

– Он приходил к вам в связи с расследованием?

– Сначала да, я так думаю, а потом из дружеских чувств. Он очень любил «Саламандр».

Это название что-то ему смутно напомнило. Он почувствовал, как сквозь дымчатые стекла Фила рассматривает его с огорченным видом: он ничего не знал. Зато она была настроена просветить его:

– Моя старшая сестра, а еще Анн де Вос, Сильви Корнет и Моника Верхувен были из «Саламандр». Такая чисто женская рок-группа. Звезды Лонтано… Каждую субботу они играли в «Лучезарном Городе».

Фила де Момпер сохранила детский тембр голоса. Это действовало тем пронзительней, что сейчас она воскрешала свои воспоминания девочки-подростка.

– А что такое «Лучезарный Город»? – спросил Эрван, доставая блокнот.

– Большой отель в Лонтано. Именно там проходили концерты, балы, банкеты. Отец так назвал его, намекая на строение Ле Корбюзье в Марселе. Он восторгался этим архитектором.

И снова его сон. Он был уверен, что видел этот отель в ночном кошмаре.

– Мне не позволяли пойти их послушать, – продолжала Фила, – но я все-таки была на одном или двух концертах. У Мэгги действительно был замечательный голос для блюза.

– У кого? – вздрогнул Эрван.

– У Мэгги де Креф. Солистки группы.

Девичья фамилия его матери. Ему пришлось напомнить себе, что его корни – в Лонтано. Выясни всю историю с самого начала.

– Вы помните, когда Грегуар появился в вашей жизни?

– В точности – нет. Мне было двенадцать. Вся моя семья была в трауре…

Эрван помнил все даты: Морван приехал в Катангу в мае семидесятого, через два месяца после убийства Магды.

– Мать хотела уехать, но отец никак не мог решиться: Лонтано был его детищем. Если городу суждено погибнуть, говорил он, тогда он умрет вместе с ним, как капитан корабля. Я только хорошо помню, как жизнь остановилась. Я больше не ходила в школу. Мне вообще запретили выходить из дому. Город был в огне и в крови.

Фила продолжила своим мультяшным голоском рассказывать про разруху кровавых лет. Эрван записывал – его мокрые от пота пальцы липли к страницам блокнота. Сальво устроился под зонтом – может, спал…

– Ваш отец… ну, он был согласен с тем, какие действия предпринимались против чернокожих?

Эрван изъяснялся с осторожностью – ведь он не знал, на чьей стороне Фила.

– Он сам руководил операциями. Можно сказать, что по черным он здорово прошелся, это да… В то время все были уверены, что убийца – колдун йомбе. Мой отец и его клика свалили всю вину на иммигрантов из Нижнего Конго. Но они довольно быстро утихомирились…

– Почему?

– Йомбе – охотники. Они организовали ополчение и пошли против белых с сетями и собаками. Обстановка была… наэлектризованной. Жертвы с обеих сторон.

Эрван вернулся к факту, который не вязался с остальными:

– Вы сказали, что Грегуару нравились «Саламандры», но, когда он приехал, группа уже не существовала, ведь так?

– Совсем не так. Это может показаться странным, но Мэгги заявила, что нельзя позволить себя запугать и они должны продолжать играть в память о погибших. Она нашла других музыкантов. А еще создала ассоциацию в защиту черных. Она была необыкновенная.

Он узнал одну из ипостасей матери: дерзкая хиппи, всегда в первых рядах крестового похода. И представлял себе атмосферу того времени: Peace & Love[22], революция и косячки каждый вечер. Несмотря на царящий террор, «Саламандры» не сдавались.

– Мэгги и другие любили протестовать… хронически, – подтвердила Фила. – Они боролись против собственных корней, против рудников, против всех денег, заработанных за счет африканского народа. Для удовольствия, а главное – провокации ради, они даже спали с африканцами. Что доводило наших родителей до умоисступления… А я ими восхищалась. – Она протянула руку и взяла сигарету «Мальборо». – Вы курите?

– Нет.

– Дайте мне огоньку.

Эрван взял со стола зажигалку. Фила выпустила длинную струю дыма, и ему показалось, что между горящей сигаретой и обжигающим воздухом существует та же тайная связь, какую он ощутил позавчера между пожаром в Сен-Франсуа-де-Саль и жаркой ночной духотой.

– В итоге, – вернулся к разговору Эрван, – Тьерри Фарабо вычислили, и обнаружилось, что он сам из Майомбе. Возможно ли, что он был как-то связан с вашими семьями?

– Нет. Это разные поколения.

– А его родители?

– Ни разу не слышала, чтобы кто-то о них говорил. Мотивы, которыми руководствовался Фарабо, исходили из другого мира.