Конгрегация. Гексалогия (СИ)

Из церкви вышли не все – какая‑то женщина осталась сидеть в первом ряду, а в углу, у самой стены, Курт к своему удивлению увидел Бруно – на коленях и со склоненной головой. На время он даже забыл о постигшем его смущении за собственную оплошность; вот уж кого, а этого человека он менее всего ожидал увидеть в подобном месте и в подобном виде. Если судить о бродяге по его поведению, каковое, судя по всему, смог оценить не один только Курт, такой личности самое место в трактире, где он и был впервые встречен, да в соседском саду с целью кражи подоспевших плодов. Нет, не создавал Бруно впечатления человека, испытывающего потребность в столь глубокой молитве, столь же глубокой, кажется, сколь и только что минувшая задумчивость Курта; что же может так томить душу этого бродяги, что он, молясь, даже не заметил окончания службы? Или это просто игра, быть может? Но к чему…

– Я знал, что уж сегодня‑то вы не сможете не придти, брат Игнациус, – услышал он тихий голос рядом и обернулся; отец Андреас смотрел с неподдельным радушием, стоя подле его скамьи. – Доброго вам дня.

– Доброго дня, – машинально откликнулся Курт, снова покосившись в сторону неподвижного Бруно в углу и, только сейчас полностью осмыслив слова священника, вскинул к нему голову, непонимающе нахмурившись: – Почему именно сегодня?

Теперь опешил отец Андреас – даже улыбка соскользнула с его губ, исчезнув.

– Как… ведь сегодня день святого Доминика…

Курт закрыл глаза, ругая себя неприличными для Господнего храма словами. Хорош инквизитор…

– Какой же сегодня день?.. – пробормотал он растерянно.

– Вторник, четвертое августа, я ж говорю…

– Зараза… – шепнул Курт со злостью; в этом месте он совершенно потерял счет и дням, и числам, а злополучное дело и вовсе выбило из колеи.

Священник посмотрел на его лицо с сочувствием, вздохнул.

– Вы неважно выглядите, брат Игнациус. Неужто и впрямь в нашей глуши совершилось что‑то нешуточное?

– Совершилось, – подтвердил он, поднимаясь. – Отец Андреас, вы можете уделить мне время для пары вопросов прямо сейчас?

– Конечно, – с готовностью отозвался тот, обернулся, кинув взор на женщину в первом ряду, на Бруно (как заметил Курт, безо всякого удивления) и указал на дверь: – Пойдемте в сад, брат Игнациус.

Сад, разместившийся позади церкви, окружал собою дом отца Андреаса, заступив его плотным кольцом яблонь и вишен; дом был довольно большим, о двух дверях, ведущих каждая в отдельное крыло, но на одной из них висел старый амбарный замок, и висел, судя по всему, давным‑давно.

– Я не использую ту часть дома, – перехватив его взгляд, пояснил священник, усаживая его на низенькую скамью под молодой грушей и садясь рядом. – Прежний священник имел некоторый причт, а я одинок, мне такой дом более в тягость, чем в радость.

Курт отметил, что сейчас, в своем саду, святой отец держится более твердо и говорит уже без тех постоянных заминок; кажется, родные стены подействовали на него благотворно, вселив некоторую уверенность.

– Чем могу вам помочь, брат Игнациус?

Курт перевел взгляд с дверей дома на лицо собеседника, кивнув через плечо в сторону церкви, и спросил:

– И часто он так… задерживается?

– Вы о Бруно, – тотчас догадался отец Андреас, глубоко кивнув, словно желая показать, что вопрос этот ему самому понятен. – Да, довольно‑таки. Вас это тоже удивило?

– Признаюсь, да. Я говорил с этим человеком лишь единожды, но он не показался мне столь… страстно верующим.

Отец Андреас вздохнул, разглаживая складки священнического одеяния на коленях, и опустил взгляд в землю.

– Я ведь говорил вам, что он странный. Знаете, брат Игнациус, мне иногда приходит на ум, что в нашей деревне он скрывается, быть может, от закона, что когда‑то он сотворил нечто неподобающее и теперь раскаивается. Мне не раз уже приходила в голову мысль, что я, наверное, обязан был сообщить о нем… кому‑то, кто должен интересоваться подобными случаями, но… Не знаю, может, именно вот это, – такой же кивок в сторону церковных дверей, – меня и удерживает.

– Вы говорили, что и на исповеди он бывает постоянно?

– Да, но… – священник поднял голову, посмотрев на Курта настороженно. – Неужто вы полагаете, что это Бруно убил моих прихожан?

Он вздохнул, неопределенно передернув плечами, потом покачал головой:

– Вряд ли. Но, как вы сами сказали, он – странный, а когда рядом со странными событиями обнаруживается странный человек, я хочу знать больше и о том, и о другом.

– Но ведь вы понимаете, что тайна исповеди… А впрочем, – перебил сам себя отец Андреас, решительно махнув рукой, – одно я могу вам сказать, коль скоро это было в простой беседе. Вот только не знаю, сильно ли вам это поможет что‑то понять.

– Я слушаю, – подбодрил его Курт; тот вздохнул.

– Как я уже сказал – таким я его замечаю довольно часто; но однажды, это было месяца через два после его появления у нас, я видел, что он не просто погружен в молитву, что ему скверно, и очень скверно. Я бы сказал, едва не до слез.

– Бруно?! – не скрывая изумления, переспросил он. – До слез – Бруно?!