Кони, кони…

Последний раз они выезжали верхом вместе в начале марта, когда вдруг потеплело и вдоль дорог зажелтели сомбреро. Они дали передохнуть лошадям в Маккалоу, потом двинулись дальше, по среднему выгону вдоль Грейп-Крика. Вода в реке была чистая и казалась зеленой от прядей мха на каменистых отмелях. Они медленно ехали по равнине среди зарослей мескита и нопала. Остался позади округ Том Грин, начался округ Коук. Они пересекли старую шуноверовскую дорогу и углубились в горы, поросшие кое-где кедрами. Под копытами лошадей похрустывала базальтовая крошка. День выдался ясный, и на синих горных хребтах в сотне миль к северу были хорошо видны шапки снега. Ехали, почти не разговаривая. Отец чуть подавался вперед и держал поводья в одной руке у седла. Худой, болезненно хрупкий, он словно терялся в собственной одежде. Он ехал и смотрел по сторонам глубоко запавшими глазами так, будто окружающий мир внезапно изменился к худшему – или, напротив, словно наконец-то предстал в своем истинном обличье. Это его сильно огорчало. Джон Грейди, ехавший впереди, держался в седле так, словно в нем и родился, что в общем-то почти соответствовало действительности. Глядя на него, верилось: родись он в стране, где и слыхом не слыхивали о лошадях, он все равно отыскал бы их, достал хоть из-под земли. Он быстро смекнул бы, что в этом мире трагически не хватает чего-то такого, без чего и сам он, и этот мир не могут нормально существовать, и пустился бы странствовать и не успокоился бы до тех пор, пока не нашел бы лошадь и не понял, что именно это существо, которое он видит впервые, ему и необходимо.

К полудню они оказались на столовой горе, где когда-то было ранчо, а теперь среди камней виднелись столбы бывшей ограды с остатками колючей проволоки, какой и эти дни уже нигде и не встретишь. Они проехали покосившийся амбар, потом останки старинной деревянной мельницы, покоившиеся среди валунов. Они нигде не останавливались, а неуклонно продвигались вперед. Из низин вылетали спугнутые ими утки. К вечеру они спустились к заливным лугам-красноземам и вскоре подъехали к городку, носившему гордое имя Роберт Ли [17].

Они подождали, пока шоссе очистится от машин, и только тогда перевели лошадей через деревянный мост. Река была рыжей от глины. Они проехали по Коммерс-стрит, свернули на Седьмую, потом оказались на Остин-стрит и, миновав банк, спешились. Привязали лошадей у кафе и вошли.

Появился хозяин, чтобы взять заказ. Он обратился к ним по именам. Отец оторвался от меню, которое изучал.

Давай заказывай. Он не будет ждать нас до утра.

А ты что возьмешь?

Пирог и кофе.

А с чем у вас пироги, спросил Джон Грейди хозяина, и тот обернулся к стойке и, прежде чем ответить, долго разглядывал образцы.

Закажи что-нибудь настоящее, посоветовал отец. Ты же ничего не ел.

Они сделали заказ, потом хозяин принес им кофе и вернулся к стойке. Отец вытащил из кармана рубашки сигареты.

Ты думал насчет Редбо? Где будешь его держать?

Еще бы. Конечно, думал, сказал сын.

Уоллес, может, разрешит тебе чистить стойла и кормить лошадей. Договорись с ним.

Ему это не понравится.

Кому? Уоллесу?

Heт. Редбо.

Отец молча курил и смотрел на сына.

Ты еще видишься с этой барнеттовской девицей?

Джон Грейди покачал головой.

Она тебя бросила или ты ее?

Не знаю.

Значит, она тебя.

Значит, так.

Отец кивнул и снова затянулся сигаретой. За окном проехали двое верховых. Отец и сын посмотрели на лошадей и на тех, кто на них ехал. Отец взял ложку и стал мешать ею в чашке, хотя мешать было нечего, потому что он пил кофе без молока и без сахара. Потом он вынул дымящуюся ложку и положил на бумажную салфетку, поднял чашку, поглядел в нее и сделал глоток. Потом снова повернул голову к окну, хотя там уже не на что было смотреть.

Мы с твоей матерью по-разному относились к жизни, начал он. Ей нравились лошади. Я думал, этого достаточно, чтобы жить на ферме. Что лишний раз показывает, какой я был дурак. Я думал, она с возрастом позабудет про многие свои капризы. Правда, может, это только мне они казались капризами… А война тут не виновата… Мы поженились за десять лет до войны. Потом она уехала. Надолго. Когда уехала, тебе было пол года, а когда вернулась, тебе исполнилось три. Ты, конечно, кое-что об этом слышал… Зря я в свое время не рассказал тебе все. Мы расстались. Она жила в Калифорнии. За тобой присматривала Луиса. Она и Абуэла. Отец посмотрел на Джона Грейди, потом опять устремил взор в окно.

Она хотела, чтобы я поехал к ней, сказал он. Почему же ты не поехал?

Поехать-то я поехал. Только недолго продержался.

Джон Грейди кивнул.

Она вернулась не из-за меня, а из-за тебя. Это я, собственно, и хотел тебе рассказать.

Понятно.

Хозяин принес обед сыну и пирог отцу. Джон Грейди протянул руку за солонкой и перечницей. Он ел не поднимая головы. Хозяин подошел с кофейником, наполнил их чашки и ушел. Отец затушил сигарету, взял вилку, стал ковырять пирог.

Она проживет дольше, чем я. Хотелось бы, чтобы вы поладили.

Джон Грейди промолчал.