Кони

«Не считая совершенно допустимым заседать комитету в служебное время, каковое время отнимается от работы на пользу ликвидации и нежелания иметь нарекания со стороны товарищей сослуживцев, комитет постановил вести заседания с 3 часов дня, то есть во вне служебные часы…»

ВСТРЕЧА С ЛУНАЧАРСКИМ

Анатолий Васильевич Луначарский не мог вспомнить, кто передал ему просьбу Кони о встрече, — хлопоты по организации работы Наркомпроса стерли в памяти имя этого человека. Но скорее всего «курьером» от лишенного всех чинов и привилегий Кони приходил к нему Анатолий Евграфович Молчанов. Он и позже, через несколько лет, хлопотал перед Луначарским о помощи Анатолию Федоровичу.

«И вот однажды, — вспоминал Луначарский, — ко мне явился кто-то… с таким заявлением: Анатолий Федорович Кони очень хотел бы познакомиться с вами и побеседовать. К сожалению, он сильно болен, плохо ходит, а откладывать беседу не хотелось бы. Он надеется, что вы будете так любезны заехать к нему на часок… Я, конечно, прекрасно понимал всю исключительную значительность этого блестящего либерала, занявшего одно из самых первых мест в нашем передовом судебном мире эпохи царей. (Выделено мною. — С. В.) Мне самому чрезвычайно хотелось видеть маститого старца и знать, что, собственно, хочет он мне сказать, мне — пролетарскому Наркому, начинающему свою деятельность в такой небывалой мировой обстановке».

…От Чернышева переулка, где обосновался Наркомпрос, до Надеждинской десять минут езды. Луначарский вышел из автомобиля перед обычным, без особых украшений петербургским домом — в другом городе им могли бы гордиться, показывать как достопримечательность, а здесь такими домами были застроены целые улицы. И в хмурую зимнюю погоду такие улицы производили довольно унылое впечатление.

Анатолий Васильевич подергал ручку парадного входа — дверь не поддавалась. Он оглянулся. Какая-то старуха, повязанная поверх шубы большим оренбургским платком, показала Луначарскому на ворота. Во дворе плотными штабелями лежали дрова — кое-где забитые старой жестью, чтобы не разворовали.

Наркому не пришлось стучать — едва он поднялся по черной лестнице на второй этаж, одна из дверей растворилась. На пороге стояла пожилая дама с приятным лицом. Анатолий Васильевич обратил внимание на ее умные настороженные глаза.

— Господин Луначарский? — спросила дама. — Анатолий Федорович вас ждет…

В прихожей она приняла от наркома пальто и проводила в кабинет Кони. В огромном кабинете, завешанном портретами, заставленном книжными шкафами, за большим столом сидел человек, лицо которого было давно знакомо Луначарскому по бесчисленным портретам, публиковавшимся газетами и журналами то по поводу очередного юбилея знаменитого юриста, то по поводу его страстной речи, произнесенной в Государственном совете. Анатолий Васильевич подумал о том, как похож Кони на свои портреты. «Только борода и бакенбарды, облекающие кругом щеки под подбородком, его бритое лицо, были уже седыми…, а лицо его было совсем желтым, словно старая слоновая кость, да и черты его казались вырезанными очень искусным, тонким резчиком по слоновой кости, такие определенные в своем старчестве, такие четкие и изящно отточенные». И еще у наркома мелькнула мысль: какой он маленький, усохший, совсем потерялся среди своих книг.

Анатолий Федорович встал навстречу своему гостю. Сразу бросилось в глаза, что ноги у него больные, нестойкие — он покачнулся, сделав несколько шагов.

— Сидите, Анатолий Федорович, сидите, — попросил Луначарский и приветливо улыбнулся. На какой-то миг ему почудилось, что он студент и пришел к своему старому преподавателю сдавать экзамен — так подействовала на него «академическая» обстановка кабинета.

Кони показал Луначарскому на удобное кресло и сел сам. Свои острые колени он покрыл чем-то вроде пледа и довольно пристально разглядывал наркома.

В кабинете было холодно. Анатолий Васильевич пожалел, что снял пальто.

Глаза Кони, «очень проницательные и внимательные, отличались в то время большим блеском, почти молодым, но смотрел он на меня с недоверием, как-то искоса, словно хотел что-то во мне прочитать и понять».

Луначарский был уверен, что Кони непременно обратится к нему с какой-нибудь просьбой. Таких обращений от ученых и писателей, от артистов и даже от крупных чиновников было много — разруха, острый недостаток продовольствия, отсутствие всякого комфорта заставляли людей просить помощи у Советского правительства и прежде всего в Наркомпросе.

— Так чем могу служить, Анатолий Федорович? — спросил нарком.