Тогда Калита понял, что если он давно принял тот факт, что его внучка — отенкай и не принадлежит никому, даже себе, — то этот молодой человек до сих пор верил, что его жена как будто вышла за хлебом и скоро опять будет его развлекать. Очень сложно объяснить таким, где буква А, где Б.
— Дорогой мой дружочек, где бы она ни была, неужель ты будешь ждать её?
— Всегда (без обиняков и пробелов).
— Мм…
Этот парень изменился. Что с ним стало?
— Выбор — всегда был неотъемлемым правом человечества. Это нерушимый закон и более, чем закон. Но стоит ли это всё таких жертв?
— Без неё — всё бессмысленно. Включая эти твои законы.
— Эх, молодёжь-молодёжь! Однако, что мы тут стоим! Там наши голубки заждались уже! Вперёд! Надеюсь, ты не так много ел до этого.
Глава 19
В это время Хрисанф идёт за своей женой на одну из веранд. Она действительно натянула то тигровое трико, сшитое по ней, но сверху набросила такую невообразимую мантию, что без тех высоких сапог была похожа на крафтовый старинный кулёк с конфетами для хэллоуина. Впрочем, это уже давно всеми было известно, принято и проглочено: ни одежда не красила её, ни она — одежду. Всё было предельно грустно, если бы не так смешно. В мире не было никого другого, кто бы так плохо выглядел в том, в чем даже самый захудалый человечишко выглядел б на миллион.
— Давай помиримся.
— А мы ссорились? Что-то не упоминаю.
— Не надо желчи. Я прошу, давай перенесём наши разборки до завтрашнего дня, хорошо? Ночью будем спать, ты встанешь к обеду и можешь как следует отлупить меня.
— Агний, ты видишь меня в плохом свете.
— Хорошо, эту тему мы разовьем с приходом новых суток, а сейчас, пожалуйста, расслабим оба булки, жерло моего сердца. В конце концов, ведь Арсен ни в чём не виноват. Зачем кого-то приглашать, если это будет поганый театр, где забудут об одном единственном зрителе. У него останутся неприятные впечатления о нас.
Хрисанф и в самом деле насиловал себя надеть тот фрак, и даже надел, постоял так минуты три, потом скинул прочь и в эмоции потоптал бедную одежку и бросил то в корзину. Затем, как виновный перед невиновным, вытащил костюм обратно, бережно разгладил помятость, аккуратно стряхнул и поместил в чехол.
Всё-таки, скоро показ. Что за ребячество.
После он скоро, без особого обдумывания, набросил на себя светлую рубашку, как будто на размер большую, за пять минут обкарнал свои волосы, которые были теперь до пояса. Оставил очень коротко, но и эти короткие пятнистые волоски смотрелись словно над стрижкой старались полгода.
— Гребаные патлы. Я как птенец страуса! Урод.
Агний прикрыл голову большой широкополой тёмной шляпой. Уж кто-кто, а он без проблем мог трапезничать, хоть в головном уборе размером с "мельничное колесо".
Он не мог объяснить себе это резкое телодвижение. Да, угрожал ей на днях подрезать длину, точно как и знал, что ей нравятся, когда отращивает.
Рядом с тем гребаным упырем действительно смотрюсь, как баба, наверное. Ничего не изменилось.
Кирсанов обречённо вздохнул и глубже надвинул на глаза шляпу, перед тем как объявиться в новом образе перед супругой.
Она, конечно, догадалась, что произошло: шея у мужа довольно отчетливая и шляпа сидит свободно, но не стала копать этот его комплекс, потому что она любила его и так, и эдак, а не как он там себе воображал. Агний не подходил к ней, чтобы, не удержавшись, не прилипнуть к той с поцелуями.
— А где же примирительные обнимашки? Я же — продажная шкура. Не могу без подкупа.
— Далила!
Он осторожно обнял её, стараясь всем телом дать ей понять, что хочет обнять ещё сильнее и дольше.
— О чём думаешь?
— О том, что надежда и сомнение — побочный продукт в производстве человечества. Но после глубоко укоренившийся. Так крепко, что даже Бог этого не ожидал.
— Глупышка. Что за мысли сегодня.
— А ты о чём думаешь?
— Как всегда, о тебе.
— Тебе больно?
— Нет. Мне хорошо.
— Дум спиро — сперо.
— О чём ты?
— Надеюсь, что ты говоришь правду и что тебе действительно хорошо вместе со мной.
— Бог, может и глуп, но не такой дурак.
— Почему? Бог — умный.
— Потому что пути его неисповедимы.
— Пути его — пути любви, все так говорят. Ты — человек Бога? Или дьявола?
— Конечно, первое. Все мы под Богом ходим.
— И тебе от этого грустно?
— Мне от этого спокойно. Хоть одной проблемой меньше.
— А я человек дьявола?
— У него не бывает человеков.
— Бывает.
— Никогда. Не таков чёрный властелин, чтобы что-то иметь. Это не подходит под любовь. Те, кто бежали от любви, не желают ни с кем связываться. И ты это прекрасно знаешь.
— Значит, я умру.
— Мы все умрём, детка, когда-нибудь, в очень-очень далёком будущем.
— С тобой это не произойдёт.
— Уже произошло. Когда слишком долго живёшь, понимаешь, что красота в миге.
— Я тебя не буду любить! Я буду любить только живого!
— Ну, хорошо, успокойся, вот я. Туда-сюда. Туда-сюда. Ну, как, надоело?
— Агний!
— Ты — слишком капризная. Слишком самоизбалованная.
— Когда я умру, ты будешь думать обо мне?
— Это твой стандартный вопрос. Я слишком тебя знаю.
— Будешь?