Стой тихо и не рыпайся. Прости. Вообще не ожидал, что он прорвёт заслон Стефана. Он — провокатор. Ты — активатор. Не провоцируйся и не провоцируй. Вы подходите друг другу. Ты его задеваешь просто своей сущностью. Ни за что ни про что. Теперь я лучше понимаю, почему он тогда так ощетинился. Даже не злись на него. Это естественная реакция.
Птерыч, убери своего цербера. Ты же знаешь, что у меня нет такого контроля, как у вас. Сорян, но что-то в нём будит во мне гнев.
Ой ли. Не надо так. В конце концов, это плоть от плоти моей. Я в любом случае с тобой, но, как говорит Далила, давайте жить дружно. Если она узнает, что я хоть как-то, пусть словом, обидел её дражайшего пасынка, спустит с меня три шкуры и вообще проблем не оберешься.
Да ты что.
Все мои дети не от неё похожи на неё. Это, видимо, судьба. Там было давно известно, что мы будем вместе.
И чем же этот щитень похож на сеньориту?
Хотя бы тем, что оба в детстве переболели неизвестной воздушной болезнью. Видишь, отметины по всему лицу и рукам мальчика?
Тоже мне мальчик.
Ни один лекарь в Айталайе не мог понять, что с ним. Мы боялись, что это аллергия на солнце и составные воздуха, и спрятали его в специальном боксе. Но там ему стало только хуже. Поэтому я рискнул и попросил Арания позволить ему жить, как и прежде. Болячки, как рукой сняло, также внезапно. Следы только остались. Рябой он из-за этого, не как Айтал. Айтал чист и телом и душой. У Далилушки тоже есть такие оспинки. Мне кажется, Бог отмечал каждого моего ребёнка, намечал мне карту, что когда-то я встречу ту, которую всегда ждал.
Ты не так остро реагируешь на него здесь.
Прочь шелуху. И в глубине, конечно, я люблю моего сына всем сердцем. Он же не был таким. Такой маленький и серьёзный был. Я виноват перед ним сильно. Ведь он смотрел за братом заместо меня.
Бро, не казни себя. Далила рассказывала, что не таким уж папой по выходным ты был. То есть расстояние и другие обстоятельства помешали тебе взять их с собой. Ведь ты тогда не имел постоянного места жительства.
Да и Араний не смог бы оторвать близнецов от себя. Они — единственное, что остались после его горячо любимой дочери.
Птер, ты что, уступил их ему?
Нет. Просто я не мог бы дать им всего того, что бы дал он.
Почему он так не взлюбил меня?
У тебя есть всё то, что не было у него и нет. Не зная о тебе ничего, он это чувствует.
Тогда ему придётся быть озлобленным на полмира.
А он такой и есть, щитень мой беззащитный.
Ну тогда хватит его гнобить. Раскрой своё истинное. И пускай перестанет меня терроризировать.
Ах, если б всё так просто. Он же чуть не разрезал твою шею. Человека, самого дорогого мне после Далилы и Калиты.
А как же твои дети? Они, наверное, где-то между этими двумя.
Они мне дороги уже своими крохотными молекулами и атомами. Безусловно. А вы — доказательство того, что и сам я — бренная частичка вселенной.
Ладно, бро, как мне с частичкой моего сердца, с моей половиночкой встретиться?
Сентиментальность тут же покинула чат. Хрисанф вспомнил, что его свиданочка с женой накроется медным тазиком, если эти два его разных сына вздумают подраться. Он абсолютно не желал вмешиваться в аэлитинские дела.
Но что поделаешь. Я же, всё-таки, гребаный дядюшка Хрисанфий. Ну зачем, ох, ох! Эти ершата тут будут плавать всю ночь, а у меня минуты нет.
Арс, всё. Сосредоточься. Да, именно так. Помнишь, компас на дюймову. Удачи!
Поток от Агния вытолкнул Айнара обратно в его трубу, а Арсена в новенький проход, который потянул его в строго определённом направлении.
Глава 49
Арсен обнаружил себя в глиняно-земляной небольшой лачуге. Напротив было маленькое открытое окошко без стекол, которое частично заслоняла знакомая фигурка, с аппетитом заливавшая в скудную кашу сок из пакетика, тем самым увеличивая объем еды, энергично мешала ложкой серую жижу и отправляла в рот, время от времени зажмуриваясь облизывая усики от простого солдатского кушанья.
Аэлита?
Она тотчас обернулась к противоположной стене домика, как будто что-то расслышала. Её светлая кожа сильно загорела, волосы были убраны высоко и спрятаны под кепку. В форме горчично-бледнозеленого цвета. Без средств защиты. В лёгких высоких ботинках на шнуровке.
А глаза! Эти глаза! Они поэтому у тебя такие зелёные, оттого что здесь круглое лето?
Они стали ещё более глубокими.
Аэлита.
Она повернулась обратно к окну.
Он не выдержал. Проверил, может ли двигаться. Арс видел себя. Но другие бы не увидели. Подошёл к ней и положил голову на её ровные крепкие плечи.
Они тут же стали мягкими, и она закрыла глаза.
Арсен.
Чиполлинка моя.
Арсен!
Он осторожно бродил губами по кусочку её шеи, выглядывающей из закрытой одежды.
Как много он хотел ей сказать. Про всё-всё! Как он жил и живёт без неё. Чему научился. Чему разучился. О школьниках. О Далиле. Об Айнаре. О Хрисанфе. О всех-всех. Хотел сказать, что она действительно чуть подросла и здорово окрепла. И что ещё в сто раз похорошела. Но могла ли она его слышать? Когда он сам себя вроде и слышит и не слышит.
Я скучаю, Аэл!
Арсен!