– И сохранили способность к речи и свободному самостоятельному перемещению. Зрачки – на месте. Давление фактически в норме. Зато… Для начала, температура тела: тридцать два градуса. Не работает целый ряд внутренних органов, притом давно не работает. Вся схема искусственной поддержки вашего здоровья отключена. Механизм отключения мне непонятен, механизм вашего выживания в столь экстремальных условиях мне тоже непонятен. Я готов расписаться в полной профессиональной несостоятельности. По всем показателям, летальный исход должен был наступить не позднее двух суток назад.
– Что?
– Вы два дня как труп… Вы труп, Андрей Семенович. Однако ходите, дышите и разговариваете.
– Труп? Но у меня все болит!
– Помните, я говорил о химиотерапии? Вся сложность состоит вот в чем: ни один медик не скажет, как эти средства подействуют на тело, только чудом не начавшее еще разлагаться.
Маслов помолчал с минуту. Информация выходила за рамки его представлений о мире. Но от этого не переставала быть информацией. Он жив. Дела остались. Надо взять себя в руки.
– Евграф Васильевич, вы упомянули три других случая, подобных моему.
– Да. Если хотите знать, до сих пор о них известно только мне и моему духовнику. Я не давал комментариев даже самим пациентам. Итак, три похожих случая… Один человек умер, будучи абсолютно здоровым. Остановилось сердце, хотя по всем признакам оно могло проработать еще сто лет. Насильственная смерть исключается. Суицид исключается. Ушел из мира живых, да и все тут. Другой человек ожил в паталогоанатомическом отделении, через пять часов после однозначной фиксации летального исхода. Это произошло двенадцать лет назад. Он жив-здоров до сих пор. Наконец, третья моя пациентка родила при полном, фатальном бесплодии. Я не испытываю желания вдаваться в чисто медицинские подробности. Говоря обычным языком, ей просто нечем было родить того замечательно здорового младенчика, который сейчас, говорят, уже целый майор.
– Это можно считать надеждой?
– По всей видимости.
…Четверо суток он не подпускал к себе Ракова. Просто некогда было. Дважды вызывал и отправлял назад, так и не поговорив. Времени не было. Все сыпалось. Все рушилось, ломалось и воняло.
Дылда не отвечал ни на какие попытки связаться с ним и перетереть дело заново. Впрочем, даже сейчас Маслов не уступил бы ему. Информационные каналы подняли шумиху; вся та команда, которая могла стать для государства, а значит для него, Маслова, оружием противодействия в этой борьбе, работала на удивление вяло и мягко. Как будто люди функционировали через силу. Почему? Не понимают важности момента? Вырвалось же лихо на свободу! Офицеров ОАБ, отвечающих за мероприятие, надо выбросить на помойку. Вплоть до уровня непосредственных исполнителей. Мудачье, зажрались! Из журналистов уже пришлось кое к кому принять меры…