Конкистадор

—…Более того, вам предоставляется право выбрать на новоприобретенной территории Терры-10 любой участок поверхности площадью в двадцать гектаров; он будет предоставлен вам в полную собственность, а дом вам построят на средства из бюджета Независимого государства Терра. Плюс ко всему, ваш служебный оклад увеличивается в три раза. Надбавка вам начисляется с сегодняшнего дня вплоть до окончания… работ… на искомом объекте. Вы понимаете о чем идет речь, Виктор Максимович?

– Конечно, Андрей Семенович. Но я бы сделал все возможное и без такого… поощрения.

У старейшины краешек губ пополз кверху. Пополз и моментально остановился. Человек, который боится чего-нибудь, и боится всерьез, не склонен к иронии.

– Контр-адмирал Мендоса полтора года назад сказал мне то же самое. Слово в слово, командор. Я ничего не предложил ему сверх выполнения служебного долга. И он провалил дело. Вице-адмирал Бахнов сказал мне год назад ровно то же самое. Очень похоже выразился. Я пообещал ему столько же, сколько и вам, Виктор Максимович. Он провалил дело. Теперь я вынужден официально принести вам свои извинения.

– За что, Андрей Семенович?

– Не смей перебивать, щенок!

Этот хладнокровный, вежливый, хитрый старик побелел от гнева. Щеки у него тряслись. Да что с ним такое? Сомов, как и любой прирожденный военный, не любил подчиняться человеку, которому не хватает уверенности и выдержки.

– Простите, мне не стоило кричать, Виктор Максимович… Итак, я приношу свои извинения. Теперь, после провала Бахнова, все обещанное вам больше не является «поощрением». Можете, если угодно, трактовать сумму бонусов как попытку сгладить неприятное… впечатление… от… основного стимула…

«Старику не хватает твердости. Все-таки возраст дает о себе знать».

– Вы внимательно слушаете меня, Виктор Максимович?

– Разумеется, Андрей Семенович!

– Ваша семья взята под арест и вывезена с планеты. Вы больше не увидите ни жену, ни детей, если провалите миссию.

Глава 4 Госпожа Сомова разминается

19 декабря 2140 года.

Орбита планетоида Пушкин в системе звезды Солетты.

Екатерина Сомова, 50 лет.

– Джентльмены… – Екатерина Сомова встала с гордо поднятым подбородком, выдержала паузу, развела руки в легчайшем подобии реверанса и наклонила голову, как бы приветствуя публику. В стандартном кубрике армейского образца, ставшем ее узилищем, никого не было, кроме нее самой, Саши и Вареньки. Но госпожа командорша задумчиво обвела взглядом стены, ибо некто должен был неусыпно бдить у камер слежения…

– Джентльмены, – повторила она, – с вашего позволения мы начинаем.

– Железяка маздай, – угрюмо прокомментировал Саша. Он вообще иногда бывал бирюк-бирюком.

– Я тебя обожаю, мама! – откликнулась Варенька.

– Итак, мон шер… делай раз!

Сын ударом ноги сшиб пластикетовый щиток с блока предохранителей на питьевом синтезаторе. Выдрал пломбу. Вставил в открывшееся гнездо игровой ключ. Нажал одну кнопку, другую, третью… Кашица из игровых программ тоненькой струйкой потекла в плоть корабля.

Тот, кто наблюдал за ними через хитрую оптику, не дремал и успел вырубить питание, – в кубрике погас свет. Но ключ имел автономный биоаккумулятор с емкостью, которой хватит на всю жизнь приборчика.

Где-то вдалеке взвыл сигнал тревоги. Нет, отнюдь не учебной, а такой, при которой только мертвецы не спешат вскочить и понестись на точку, указанную в боевом расписании. Мертвецы в таких случаях передвигаются, не торопясь…

– Что это, ты, псих? – зашептала Варенька.

– Весь ударный флот Женевской федерации…

Чуть ближе ударили колокола пожарной тревоги. И бактериологической заодно.

– Псих! Псих! Всего навертел!

– Дети, не отвлекайтесь. Делай два!

Саша проворно защелкал маленькими клавишками.

– Мама… прости.

– Что, не выходит?

– Нет… мама… выходит. Только это не корабль. Это, оказывается орбитальная база Польского сектора Бялы Палац.[6] Орбита планетоида Пушкин.

– И что, Сашенька, она… эта база… наверное, довольно крупная?

– Пож-жалуйста, мама! Не называй меня Сашенькой… Тут небольшойгород. Примерно сто пятьдесят тысяч населения.

Хорошо, что дети не видели ее удивленно поднятых бровей. Сейчас эти сто пятьдесят тысяч – все как один – готовятся геройски погибнуть в бою с проклятыми женевцами, невесть как добравшимися сюда, заодно тушат несуществующие пожары и все это проделывают в скафандрах высшей защиты. Как полагается при бактериологической тревоге… Набольший человек, всего вероятнее, ломает голову: как это к нему проникли диверсанты, в роковой час запалившие базу и распылившие гнусные свои аэрозоли? Или это не диверсанты, а свой выискался, гад, сволочь, иуда продажный?!

«Госпоси, спаси и помилуй! Не выдай, Господи!» – молилась, не разжимая губ госпожа Сомова. Вслух же она сказала:

– Что ж, не будут лезть, мерзавцы.

От детей потянуло аурой полного понимания.