Конкистадоры

Я бился над газетой до вечера и едва заметил служанку, которая стояла рядом и жалобно подвывала, оповещая, что ужин давно готов. Я встал, наскоро съел великолепные отбивные с консервированным зеленым горошком. Мне не терпелось вернуться к газете.

Работал до поздней ночи и уснул за столом.

Первые подвижки. Может, это смешно, что я так рьяно взялся за расшифровку шуточной газеты, забросив диссертацию и более насущные вопросы, но для меня это дело чести. Я обнаружил, что метод Шампольона, на которого все мы молимся, в этом случае неприменим. Это письмо в самом деле чисто смысловое. Здесь нет ни букв, ни групп букв. Значит, стоит воспользоваться методом Гораполлона, который шестнадцать столетий назад заявил, что древнеегипетское письмо – это только рисунки, рисунки и рисунки. Что ж, вперед.

Честно говоря, я так и думал. Приятели не стали бы себя утруждать изобретением новой письменности, только чтобы посмеяться над моим затворничеством. Они просто нарисовали комиксы и поместили между ними несколько фотографий…

К вечеру расшифровал статью про себя. Приблизительно, конечно, но все же смысл понял. Известный ученый вернулся на родину, земляки им гордятся, соседи в восторге. Какие там соседи! Я здесь совершенно один. И стоило ли затевать газету ради такой примитивной заметки!

Последние часы перед закатом провел на огороде. Выпалывая сорняки, раздумывал о том, стоит ли возвращаться в город, туда, где любят так эгоистично и шутят так неумно…

Расшифрована почти вся газета. На это ушла неделя. Ну и ну! Небогатое воображение у моих прежних знакомых. Они сочинили какие-то деревенские новости, извещения о свадьбах и некрологи… Все так примитивно, так мелко… Ничего забавного в газете не оказалось. Неделя, кажется, прошла впустую.

Почтальона больше не было. Никто мне не пишет, и газету не привозят, хотя я оплатил подписку на полгода. Нужно бы съездить в поселок, поскандалить на почте, но лень… А может, они газету не выпускают, потому что новостей никаких нет?

Ужин сегодня был намного хуже. Я ел почти с отвращением, часто принюхивался к жареному мясу и наконец спросил служанку, не считает ли она, что мясо начинает тухнуть?

Она грустно развела руками. Хорошо, продолжал я, а где она его держит? В холодильнике по-прежнему ничего нет, кроме консервов. Дурочка указала на подвал. Я ужаснулся:

– Ты с ума сошла, там слишком тепло! Еще много осталось?

Она показала руками, сколько, а я покачал головой. Судя по ее знакам, там оставалось еще не меньше двадцати килограммов первосортной свинины… Но только тухлой. Какая жалость!

– Закопай мясо за оградой, – приказал я. – Сейчас же, пока мы не задохнулись от вони!

Но она ушла возиться по дому и начала копать только ночью, когда я уже ложился спать. Если эта упрямица что-то вобьет себе в голову, спорить с нею бесполезно.

Газета расшифрована полностью. Я до последнего момента надеялся наткнуться на какую-то шутку, объясняющую все, но прогадал.

На месте моих знакомых я никогда бы не убил столько времени и усилий на то, чтобы полностью воссоздать облик захолустного листка, где печатаются новости, интересные только для местных жителей. Никакого сарказма в статьях… Никаких уколов, намеков, ничего! Забавны разве что физиономии якобы местных жителей, которые они создали на основе снимка моей прислуги. Да и это не слишком остроумно.

Сам принцип письменности, который они использовали, стар, как мир, а то и еще старее. Интересно, как бы звучал этот язык, если бы кому-то вздумалось на нем заговорить? Вечный вопрос. Как бы звучал древнеегипетский из уст Аменхотепа? Древнегреческий из уст Гомера? Шумерский в устах храмового жреца из Урука?.. Мы можем только предполагать.

Питаюсь хуже прежнего. Жестянка с фасолью и банка с помидорами. Мяса больше нет. Моя дурочка ходит грустная. Вот недотепа! Положи она мясо в холодильник сразу, оно бы не протухло!

Но разве ей втолкуешь…

Снова думаю о городе. Документы… Их у меня нет. Что там говорила Александра о других возможностях их получить? Пытаюсь вспомнить и не могу. Все, что происходит за пределами ограды, постепенно теряет для меня всякий смысл.

Когда искал семейные архивы, в подвал не спускался. Да там и быть ничего не может, кроме пауков и старой рухляди. И все-таки я решил посмотреть. А вдруг? Ну а вдруг? И я вернусь в город и получу наконец новый паспорт…

Спустился в подвал, попытался включить свет. Лампочка не загорелась, да и неудивительно. После смерти дедушки тут вряд ли кто-то бывал, кроме моей служанки, а ей свет не нужен. Она, как я замечаю, свободно ориентируется в темноте.

Зажег свечу и стал оглядываться. От земляного пола исходила ужасная вонь, а проветрить помещение невозможно, отдушин нет. Разве что оставить открытым люк…

В углу мелькнуло что-то розовое. Я остановился, поднес свечу ближе. Тряпки. Склонился, поднял одну… Это оказался помятый женский пиджачок с золотыми пуговицами, весь в каких-то пятнах. Под ним виднелась серая замшевая сумка и туфли на высоком каблуке.

Пиджак Александры. Ее сумка, ее туфли. Ее юбка, чулки, белье…

В сумке – паспорт, ключи, деньги…