Кортес, хотя и сурово отчитал Альварадо за глупую провокацию, принял тем не менее его объяснение происшедшего как попытки предотвратить нападение. У него не было выбора, ибо в этот момент он нуждался в Альварадо, нуждался в каждом из своих закаленных воинов. Обстановка в Мехико была так же опасна, как и в Тешкоко. Никто из касиков не вышел приветствовать Кортеса; рынки не работали. Город казался вымершим, его молчание – давящим и угрожающим. В воздухе носился запах восстания. Кортес пришел с побережья почти с одиннадцатью сотнями людей, причем более восьмисот из них составляли вновь прибывшие, успевшие уже скиснуть от разочарования после всех обещаний и посулов. Он им не доверял.
Впервые, кажется, Кортеса покинуло его неизменное хладнокровие. Прибытие двоих вождей с требованием посетить Моктесуму привело его в неистовую ярость. «Посетить его? Этот пес даже не держит для нас открытого рынка… Почему я должен быть вежлив с псом, который вел тайные переговоры с Нарваэсом, а теперь не дает нам никакой еды?»
Этот взрыв, не упомянутый, впрочем, в его посланиях императору, настолько не похож на его обычно дипломатичное поведение, что, по всей вероятности, описан точно. Кортес пережил период сильнейшего напряжения. В течение более чем шести месяцев он поддерживал себя и своих людей силой своей воли, только для того, чтобы прибывшая с Кубы флотилия принесла с собой угрозу его власти и положению. Он прошел маршем почти двести пятьдесят миль по тяжелым горным дорогам, перевалил через леденящий холодом гребень Сьерра-Мадре-Оксиденталь, нанес поражение превосходившим его вчетверо силам и затем вынужден был торопиться назад, снова ускоренным маршем. И все это в течение одного месяца. Теперь же, оказавшись снова в Мехико, он убедился, что все достигнутое в течение года пошло прахом. Как физически, так и душевно он, должно быть, находился на грани срыва.
Он отправил посланников Моктесумы назад с приказом вернуть людей в дома и открыть рынки, в противном случае он не несет ответственности за действия своих людей. Этот ультиматум потерпел полный провал. Его передали Моктесуме, который ответил, что поскольку он является пленником, то не может ничего сделать, но если Кортес освободит его брата Куитлауака, все будет исполнено в соответствии с желаниями испанцев. Кортес сделал это, хотя Куитлауак, властитель Истапалапы, был одним из тех, кто поддерживал восстание Какамы.
Кортес, очевидно, не смог догадаться, что было в тот момент на уме у Моктесумы. Хотя у него не было необходимости подробно знакомиться с системой государственной власти в Мехико, он тем не менее отлично знал, что за человек Куитлауак и какое высокое положение он занимает в иерархии мешиков как родственник Моктесумы. Вместо того чтобы заниматься организацией работы рынков, Куитлауак тут же собрал выборный совет индейского государства – тлатлокан, состоявший в основном из военных вождей, которые с самого начала мечтали сбросить пришельцев обратно в море. Они немедленно сместили Моктесуму и выбрали на его место Куитлауака.
Кортес ничего об этом не знал. Однако, несмотря на усталость, он провел ночь за реорганизацией лагерных укреплений. Утром из Такубы прибыл тяжело раненный солдат с известием о том, что дамба забита вооруженными воинами, а один из подъемных мостов уже разрушен. Кортес утверждает, что это был гонец, посланный им в Вера-Крус, но Берналь Диас описывает его иначе – как «сопровождающего неких индианок, принадлежавших Кортесу, среди них и дочери Моктесумы», остававшихся на время его отсутствия на попечении короля Такубы.
Кортес немедленно приказал Ордасу с четырьмя сотнями людей провести разведку дамбы на Такубу; однако этому отряду пришлось вступить в тяжелый бой, не успев даже выйти из города. Мешики бросались в лобовую атаку прямо на улицах при поддержке большого количества лучников на крышах по обеим сторонам. При первом же нападении Ордас потерял восемь человек убитыми и еще нескольких при отступлении на храмовую площадь. К этому моменту орды мешикских воинов уже атаковали и сам дворец Ашайакатля. Стрелы, дротики и камни из пращей дождем сыпались на испанцев. Всего было ранено сорок шесть человек. Шум стоял такой, что услышать приказы было невозможно; атакующие напирали с такой силой, что фехтовальное искусство испанских солдат, казалось, не давало им никакого преимущества.