Конклав

Спускаясь по узкой винтовой лестнице, он подобрал подол одеяния правой рукой, чтобы не споткнуться. Старые деревянные ступени скрипели при каждом шаге. На лестнице сумрачно – свет от слухового окна едва проникает. Но Контарини шел быстро и, казалось, хорошо видел в этой полутьме. На первой площадке, уже при повороте на нее, они увидели луч света из-под двери, за ней раздавались громкие голоса. Диалог был шумным и беспокойным, похоже, дискутирующим было неважно – слышат их идущие по лестнице или нет. Контарини остановился, обернулся к нему и, слегка улыбнувшись, внимательно посмотрел в глаза. Ждет указаний?

– Идемте же, Контарини… у нас нет времени.

Воспользовавшись приглашением идти дальше, сделал вид, что произнесенные шепотом слова должны были означать не причастность его самого к тем, за дверью, а якобы нежеланием прерывать их оживленную беседу.

– Ну, конечно, Баше Высокопреосвященство, идемте!

Не удивился неестественно оживленному голосу своего секретаря. Смутился что ли Контарини или нет?

Мог поклясться, что Контарини те люди были знакомы, наверняка он знал их по именам. Двумя-тремя пролетами ниже они услышали звук приоткрывающейся двери, и капеллан опять остановился, перегнулся через перила, чтобы посмотреть – кто там.

– Контарини, да перестаньте же, ведь мы опаздываем!

Теперь и он, раздражившись, повысил голос. Это не впервые, когда его секретарь слишком многое на себя берет и хочет спровоцировать его на неосторожный шаг, прикрываясь при этом притворной податливостью в своем служении ему.

Капеллан наконец очнулся и поспешил к следующему пролету лестницы.

Дошли до большой круглой площадки, еще раз спустились, теперь же по широкой лестнице, вошли в крыло дворца, где собрались итальянцы. Проходя в дверь с гербом папы Пия X над ней, услышали:

– Ах, Ваше Высокопреосвященство, какая честь! Преосвященные кардиналы уже у архиепископа Палермо – ждут только вас, – так встретил его приход прелат камеры Его Святейшества. И, после того как поцеловал кольцо, пропустил гостей в помещение.

Тем временем Контарини быстро удалился, чтобы не опоздать на совещание.

– Пожалуйста, Ваше Высокопреосвященство, сюда, в эту сторону.

И быстро-быстро пошел вдоль стены, где были размещены гербы последних понтификов с портретами их секретарей: Мерри дель Валь, Мальоне, Гаспарри, Тардини. Мальвецци последовал за ним. Повернули за угол, обнаружилась длинная лоджия, обращенная на двор Сан Дамазо. В лоджии, сплошь уставленной цветочницами с растущими в них лимонами, он увидел новый коридор, освещенный витражами. Прелат подошел к вырезанной в стене, той же расцветки и поэтому неразличимой, небольшой двери. Открыл ее без стука и посторонился, пропуская вперед кардинала из Турина.

Появился Рабуити, архиепископ из Палермо, пророкотал приветствие глубоким басом. Лицо его излучало веселье, впрочем, как всегда. Губы растянуты в улыбке, создавалось впечатление, что она никогда не исчезает, даже когда нужно решать серьезные и секретные дела, наподобие тех, к которым они должны были вот-вот приступить.

– Как мило с твоей стороны, что пришел, как любезно! Ах, я же говорил нашим друзьям: «Вот увидите, Этторе обязательно придет, увидите, он не пропустит наш завтрак!» – и легонько, как воробей, прихватил Мальвецци за локоть, разворачивая его в сторону другой двери, при проходе через которую из Рабуити полились новые излияния чувств:

– А вот и наш бесценный друг, а вот и наш Этторе!

Вошел в помещение, увидел – гости сидят вокруг роскошно уставленного стола. Накрыто к завтраку, угощение приготовлено с соблюдением установленных правил монахинями из центральных кухонь, – много обильнее того, что ему подавал утром Контарини. Из стены, над головами собравшихся выступало огромное деревянное распятие. Выполненное в классическом стиле Донателло, оно отличалось от того готического, что огорчало его, коленопреклоненного, в собственной келье. Присутствовавшие были в тех же парадных одеяниях, что и он, готовые в любой момент проследовать в Сикстинскую капеллу, где через час должно проходить голосование.